Мэнни Либер закурил, откусил кусочек сигары и снова взгромоздился на край стола.
— Ну? — резко спросил он.
— Фриц только что показал мне черновой монтаж фильма. Там недостает Иуды Искариота. Кто его вырезал? — спросил я.
— Что?!
— Христос не бывает без Иуды. Почему Иуда вдруг стал невидимым учеником?
Я впервые увидел, как маленькая задница Мэнни Либера нервно заерзала по стеклянной крышке стола. Он затянулся потухшей сигарой, бросил на меня испепеляющий взгляд и вдруг заорал:
— Это я приказал вырезать Иуду! Не хочу делать антисемитский фильм!
— Что?! — взорвался я, подскакивая на месте. — Этот фильм должен выйти к ближайшей Пасхе, верно? Во время Пасхальной недели его увидят миллионы баптистов. Два миллиона лютеран?
— Несомненно.
— Десять миллионов католиков?
— Да!
— Два унитария?
— Два?..
— И когда все они в Пасхальное воскресенье, потрясенные, выйдут из кинозала и спросят: «Кто вырезал из фильма Иуду Искариота?» — ответ будет один: Мэнни Либер!
Наступила долгая пауза. Мэнни Либер бросил свою потухшую сигару. Я застыл, глядя, как он протягивает руку к белому телефону.
Он набрал местный трехзначный номер, подождал ответа и сказал:
— Билл?
Затем, набрав побольше воздуха:
— Примите Иуду обратно на работу.
Он с ненавистью наблюдал, как я раскладываю три подушки по трем отдельно стоящим стульям.
— Это все, о чем ты хотел со мной поговорить?
— Пока да.
Я повернул ручку двери.
— А что слышно о твоем друге Рое Холдстроме? — вдруг спросил он.
— Я думал, вы знаете! — воскликнул я и остановился.
«Осторожнее», — подумал я.
— Этот кретин просто сбежал, — выпалил я. — Забрал все вещи из квартиры и уехал из города. Несчастный придурок. Он мне больше не друг. Ни он, ни это проклятое глиняное чудовище, которое он состряпал!
Мэнни Либер внимательно посмотрел на меня.
— Тем лучше. С Вонгом тебе будет лучше работать.
— Конечно. Фриц и Иисус.
— Что?
— Иисус и Фриц.
И я вышел.
32
Я медленно брел, возвращаясь к дому моей бабушки, затерянному где-то в прошлом.
— Ты уверен, что час назад мимо тебя пробежал именно Рой? — спросил Крамли.
— Черт, нет, конечно. Да, нет, может быть. Не могу сказать членораздельно. Мартини посреди дня — это не по мне. Кроме того… — я взвесил в руке сценарий, — мне надо вырезать отсюда два фунта и добавить три унции. Помоги!
Мой взгляд упал на блокнот в руках Крамли.
— Ну что?
— Обзвонил три агентства, собирающие автографы. Они все знают Кларенса…
— Отлично!
— Не совсем. Везде говорят одно и то же. Параноик. Ни фамилии, ни телефона, ни адреса. Всем говорил, что боится. Не того, что ограбят, а того, что убьют. А потом ограбят. Пять тысяч фотографий, шесть тысяч автографов — вот его золотые яйца. Так что в ту ночь он мог и не узнать Человека-чудовище, но испугался, что чудовище узнает его, узнает его адрес и может прийти за ним.
— Нет-нет, совсем не сходится.
— Кларенс, не важно, как там его фамилия, по словам людей из агентств, всегда берет только наличными и платит наличные. Никаких чеков, так что по этой линии следов нет. Он никогда не связывался с ними по почте. Регулярно появлялся, делал дела, а потом исчезал на несколько месяцев. Тупик. В «Браун-дерби» тоже тупик. Я пытался зайти и так и эдак, но метрдотель и слушать меня не стал. Прости, малыш. Эй, смотри…
В этот момент, по расписанию, вдалеке снова показалась римская фаланга на ускоренном марше. Они приближались к нам с радостными выкриками и ругательствами.
Я изо всех сил вытянулся, затаив дыхание.
— Это та компашка, о которой ты говорил? — спросил Крамли. — Среди них был Рой?
— Ага.
— А сейчас он с ними?
— Мне не видно…
— Черт побери, — Крамли прорвало, — какого лешего этот тупой придурок бегает тут по студии? Почему он не делает ноги, не удирает отсюда, черт возьми?! Зачем он тут вертится, как привязанный?! Чтобы его убили?! У него был шанс убежать, вместо этого он выжимает из тебя и из меня все соки. Зачем?!
— Мстит, — ответил я. — За все убийства.
— Какие убийства?!
— Убийства всех его созданий, всех его самых близких друзей.
— Чушь.
— Послушай, Крам. Ты давно живешь в своем доме, в Венеции? Двадцать — двадцать пять лет. Все живые изгороди, каждый кустик посажен тобой, ты сам засеял лужайку, построил ротанговую хижину, установил звуковую аппаратуру, поливальные агрегаты, развел бамбук и орхидеи, посадил персиковые деревья, лимоны, абрикосы. Что, если за одну ночь я бы все это разломал и вырвал с корнем, срубил деревья, вытоптал розы, сжег хижину, выкинул на улицу аппаратуру, — что бы ты тогда сделал?
Крамли подумал, и лицо его вспыхнуло от гнева.
— Вот именно, — спокойно произнес я. — Не знаю, женится ли когда-нибудь Рой. Но сейчас, в эту минуту, его дети, вся его жизнь оказались втоптаны в грязь. Все, что он любил в жизни, убито. Может быть, он сейчас находится здесь, пытаясь выяснить причину этих убийств, пытаясь, как и мы, найти чудовище и убить его. Может быть, Рой ушел навсегда. Но будь я на месте Роя, я бы остался, спрятался и продолжал поиски, пока не закопаю убийцу в могилу вместе с его жертвой.
— Мои лимоны? — произнес Крамли, задумчиво глядя в сторону моря. — Мои орхидеи, мои джунгли? Кем-то уничтожены? Ладно.
Внизу в лучах закатного солнца пробежала римская фаланга, исчезнув в голубых сумерках.
Высокого неуклюжего воина с журавлиными повадками в ней не было.
Шаги и крики замерли вдали.
— Пошли домой, — сказал Крамли.
В полночь через африканский сад Крамли неожиданно пронесся ветер. Все деревья в округе перевернулись во сне.
Крамли задумчиво посмотрел на меня.
— Чувствую, что-то должно произойти.
И оно произошло.
— «Браун-дерби», — ошеломленный догадкой, произнес я. — Господи, как же я раньше не подумал?! В ту ночь, когда Кларенс удирал в панике. Он же обронил свою папку, он оставил ее лежать на тропинке у входа в «Браун-дерби»! Кто-то наверняка подобрал ее. А может, она еще там, ждет, когда Кларенс успокоится и осмелится тайком вернуться за ней. В папке наверняка есть его адрес.
