— Иисус! — Я побежал через проход и вдруг остановился.
Потому что из обеих ран на открытых запястьях капала свежая кровь.
— Ну разве не кошмар? — завывал преподобный за моей спиной. — Ужасный человек! Прочь!
— Это христианская церковь? — осведомился я.
— Да как вы смеете спрашивать?!
— Вам не кажется, что в такой момент, возможно, сам Христос проявляет к вам милость? — поинтересовался я.
— Милость?! — вскричал преподобный. — Он ворвался во время мессы с криком: «Я истинный Христос! Я боюсь за свою жизнь. Прочь с дороги!» Подбежал к алтарю и выставил напоказ свои раны. С тем же успехом он мог бы взорвать самого себя. Прощение? Всеобщий шок, чуть ли не бунт. Наша паства никогда от этого не оправится. А если люди расскажут, если начнут звонить из газет, вы понимаете? Он превратил нас в посмешище. Твой друг!
— Мой друг…
Однако голосу моему не хватало блеска, он срывался в фальцет, как у переигрывающего актера в пьесе Шекспира.
— Иисус! — воззвал я из бездны.
Глаза Иисуса, устремленные в вечность, заморгали и обратились на меня.
— О, привет, юнга, — сказал он. — В чем дело?
— В чем дело?! — закричал я. — Ты тут только что устроил вокруг себя адский кавардак!
— О нет, нет! — Иисус вдруг осознал, где находится, и посмотрел на свои руки. Он рассматривал их так, словно кто-то подсунул ему двух тарантулов. — Меня снова бичевали? Меня выследили? Мне конец. Защити меня! Ты принес бутылку?
Я похлопал по карманам, как будто все время носил с собой подобные вещи, и отрицательно покачал головой. Затем обернулся к преподобному, и тот, изрыгая проклятия, прошмыгнул за спинку престола и сунул мне в руку бутылку красного вина. Иисус рванулся к бутылке, но я выхватил ее и стал держать как приманку.
— Иди сюда. Тогда откупорю.
— Как ты смеешь говорить с Христом в таком тоне!
— Как ты смеешь называть себя Христом?! — воскликнул преподобный.
Иисус отступил назад.
— Я не смею, сэр. Я и есть Христос.
Он поднялся в жалкой попытке изобразить надменность и упал со ступенек.
Преподобный выругался, словно готов был собственноручно убить его.
Я поднял Иисуса, благополучно провел его между скамьями, помахивая бутылкой, и вывел из церкви.
Такси все еще ждало у входа. Прежде чем сесть в машину, Иисус обернулся и увидел его преподобие, стоявшего в дверях, с пылающими от ненависти щеками. Иисус поднял вверх свои кровавые лапищи.
— Святое прибежище! Да? Прибежище?
— Даже ад, — прокричал преподобный, — не станет тебе прибежищем!
Бах! Дверь захлопнулась.
Я представил, как внутри храма вспорхнули тысячи ангельских крыльев, со свистом рассекая лишенный святости воздух.
Иисус ввалился в такси, схватил бутылку вина и, наклонившись вперед, прошептал на ухо таксисту:
— В Гефсимань!
Мы поехали. Водитель одним глазом заглянул в свой дорожный атлас.
— Гефсимань, — пробормотал он. — Что это: улица, проспект или площадь?
49
— Даже крест не спасет, даже крест не спасет теперь, — бормотал Иисус, пока мы ехали по городу, неподвижно глядя на свои израненные запястья, словно не мог поверить, что это его руки. — Куда катится мир?
Он поглядел через окно такси на проплывающие мимо дома.
— Христос страдал маниакально-депрессивным психозом? Как и я?
— Нет, — запинаясь, ответил я, — он не такой дурак. А вот ты точно из породы придурков и тупиц. Что тебя туда занесло?
— За мной гнались. Они преследуют меня. Я — Светоч мира. — Но последнее было сказано с горькой иронией. — Господи, лучше бы я не знал так много.
— Расскажи мне. Исповедуйся.
— Тогда они начнут преследовать и тебя тоже! Кларенс, — прошептал он. — Ведь он тоже не умел быстро бегать, верно?
— Я тоже знал Кларенса, — сказал я, — много лет назад…
Мои слова испугали Иисуса еще больше.
— Никому не говори! От меня они этого не услышат.
Одним залпом он выпил полбутылки вина, затем подмигнул и сказал:
— Я нем как рыба.
— Нет уж, сэр Иисус! Вы должны рассказать мне, хотя бы на тот случай, если…
— Если не доживу до завтрашнего утра? Не доживу! Но я не хочу, чтобы мы погибли оба. Ты славный придурок. Придите ко мне, дети мои, и через Господа да вознесетесь на Небеса!
Он выпил, и улыбка пропала с его лица.
По пути мы остановились. Иисус отчаянно пытался выскочить из машины, чтобы купить джина. Я пригрозил ударить его и купил бутылку сам.
Машина медленно вплыла в ворота киностудии и замедлила ход у дома моих бабушки с дедушкой.
— Э, — сказал Христос, — да это смахивает на негритянскую баптистскую церковь на Сентрал-авеню! Я не могу туда войти! Я не черный и не баптист. Просто Христос, иудей! Скажи ему, куда ехать!
На закате такси остановилось у подножия Голгофы. Иисус посмотрел вверх, на свой старый знакомый насест.
— Разве это настоящий крест? — Он пожал плечами. — Не более, чем я настоящий Христос.
Я внимательно посмотрел на крест.
— Ты не можешь здесь спрятаться, Иисус. Теперь все знают, куда ты ходишь. Надо найти для тебя действительно тайное местечко, если вдруг позовут на пересъемки.
— Ты не понимаешь, — сказал Христос. — Небеса закрыты, ад тоже. Они найдут меня даже в крысиной норе или в заднице бегемота. Голгофа, плюс вино, — единственное место. Ну-ка, убери ноги с моей тоги.
Он вылил в глотку остатки вина и стал подниматься на холм.
— Слава богу, я успел сняться в своих основных эпизодах, — сказал Иисус. — Все кончено, сынок.
Иисус взял мои руки в свои. Свалившись некогда с горних вершин в пропасть и теперь задержавшись где-то посредине, он был невероятно спокоен.
— Я не должен был убегать. И никто не должен был видеть, как ты со мной разговариваешь здесь. Они принесут еще молотков и гвоздей, и ты сыграешь второго вора-статиста по левую руку от меня. Или Иуду. Принесут веревку, и вот ты — Искариот.
Он обернулся и положил руки на крест, а одну ногу поставил на маленький колышек, приделанный сбоку, чтобы легче было забираться.
— Можно последний вопрос? — попросил я. — Ты и вправду знаешь Человека-чудовище?
— Боже, да я был там в ту ночь, когда он родился!
— Родился?
— Да, черт возьми, родился, а что, это звучит странно?
