— Может, боялся, — произнес я, тупо уставившись в пол. — Я же говорил — они все закрывают, запирают студию на замок. Может, он хотел, чтобы я думал, будто он мертв, тогда меня не тронут. А может, он знает о чудовище больше, чем мы.
Я резко повернул голову.
— Ничего не вижу, ничего никому не скажу. — Крамли работал над моим затылком.
— Господи, он в ловушке, не может выбраться. Или не хочет. Прячется. Мы должны спасти его!
— Спаси мою задницу, — ответил Крамли. — В каком он городе? В Бостоне или на натурных площадках? В Уганде, в какой-нибудь глухой деревне? В театре Форда?
[170]
Хочешь, чтобы нас подстрелили? Да там тысяча мест, где он может прятаться, а мы будем бегать вокруг, как белые вороны, распевая на все голоса: «Выйди, выйди!» — пока нас не убьют? Иди-ка ты сам на студию и ищи его!
— Трусливый Крам.
— А то как же!
— Ты сломаешь мне шею!
— Не рыпайся!
Опустив голову, я позволил ему месить все мои сухожилия и мышцы, разминать в теплое желе. Откуда-то из тьмы, царившей у меня под черепом, донеслись слова:
— Ну так что?
— Дай мне подумать, черт возьми!
Крамли с силой сдавил мою шею.
— Без паники, — пробормотал он. — Если Рой там, надо очистить эту чертову луковицу слой за слоем и найти его в нужном месте в нужное время. Никаких криков, иначе лавина обрушится на нас.
Теперь руки Крамли нежно поглаживали меня за ушами, по-отечески.
— Все дело, должно быть, в том, чтобы запугать студию Арбутнотом.
— Арбутнот, — задумчиво отозвался Крамли. — Хотел бы я посмотреть на его могилу. Может, там что-то есть, какой-нибудь ключик. Ты уверен, что Арбутнот все еще там?
Я сел и уставился на Крамли.
— Ты хочешь сказать: «Кто лежит в могиле Гранта?»
[171]
— Да, это старая шутка. Но откуда мы знаем, что Грант все еще там?
— Мы не знаем. Грабители дважды выкрадывали тело Линкольна.
[172]
Семьдесят лет назад они уже вытаскивали его через кладбищенские ворота, когда их поймали.
— Может, так оно и есть?
— Может быть.
— Может быть?! — воскликнул Крамли. — Господи, пусть у меня вырастут волосы, чтобы я мог рвать их на себе! Мы пойдем проверять могилу Арбутнота?
— Ну…
— Не говори мне «ну», черт возьми! — Крамли в ярости, сверкая глазами, потер свою лысую макушку. — Ты же сам кричал, что человек на лестнице под дождем был Арбутнот. Может быть! А может, кто-то прослышал об убийстве и выкрал тело, чтобы получить доказательства. Почему бы нет? А эта авария — может, никто ничего не пил, а просто водитель умер за рулем? И тот, кто двадцать лет спустя проводит вскрытие, получает доказательство убийства, материал для шантажа, и тогда этот «кто-то» делает фальшивый труп, чтобы напугать всю студию и огрести денег.
— Крам, это чудовищно.
— Нет, это только догадки, теория, черт возьми. Есть лишь один способ проверить. — Крамли бросил взгляд на часы. — Сегодня ночью. Мы постучимся в дверь к Арбутноту. Посмотрим, дома он или кто-то вытащил его, чтобы читать знамения по кишкам и напугать полуразгромленных легионеров Цезаря, чтоб те мочились кровью.
Я подумал о кладбище. И наконец сказал:
— Нет смысла идти туда без хорошей ищейки.
— Хорошей ищейки? — Крамли удивленно отступил назад.
— Собаки-поводыря.
— Поводыря? — Крамли внимательно посмотрел мне в глаза. — Этот пес живет, случайно, не на углу Темпл и Фигероа? Четвертый этаж?
— В полночь на кладбище не важно, что ты видишь, тут нужен нюх. А у него он есть.
— Генри? Величайший слепой в мире?
— На все времена, — подтвердил я.
52
Я постоял перед дверью Крамли, и она открылась.
Я постоял на берегу возле дома Констанции Раттиган, и она вышла из моря.
И вот теперь я шел, стараясь быть незамеченным, по бесковровым половицам старой многоэтажки, где сам когда-то жил без гроша в кармане, глядел в потолок, прозревая свои будущие фантазии, и где меня ждал чистый лист, заправленный в портативную «Смит-Корону».
[173]
Я остановился перед дверью Генри и почувствовал, как быстро забилось мое сердце, потому что там, за дверью, была комната, где умерла моя дорогая Фанни; и вот теперь я вернулся сюда впервые с тех далеких печальных дней, когда нам, закадычным друзьям, казалось, что мы будем вечно жить вместе.
Я постучался.
И услышал постукивание трости и приглушенное покашливание. Заскрипели половицы.
Я услышал, как Генри коснулся своим темным лбом внутренней стороны двери.
— Я узнаю этот стук, — прошептал он.
Я снова постучал.
— Черт меня подери!
Дверь резко распахнулась.
Невидящие глаза Генри смотрели в никуда.
— Дай-ка мне сделать глубокий вдох.
Он вдохнул. Я выдохнул.
— Господи боже! — Голос Генри дрожал, как пламя свечи при легком ветерке. — Мятная жвачка. Это ты!
— Это я, Генри, — с нежностью проговорил я.
Его руки ощупью потянулись вперед. Я схватил его за обе ладони.
— Господи, сынок, как хорошо, что ты зашел! — вскричал он.
Он схватил и сжал меня в объятиях, потом вдруг опомнился и отступил.
