– Мой слуга может довезти вас до ближайшей таверны.
– В таком случае не будет ли большой наглостью с моей стороны попросить у вас глоток горячего бренди? Выпью и тут же уйду. Боюсь, я подхватил простуду.
Алессандре все это не нравилось, но она не могла не заметить, что все тело незваного гостя сотрясает дрожь, хоть тот и пытается это скрыть.
– Да, конечно, – ответила она и обернулась.
И едва только шагнула к двери позвать Бьянку, как молодой человек, виконт Утрилло-Наваррский, рухнул без чувств прямо на пол.
Алессандре и Нико стоило немалых усилий перетащить виконта наверх и уложить на кровать в одной из спален. Молодой аристократ был мужчиной более крепкого телосложения, чем казался на вид. Когда с него сняли промокшую насквозь одежду, оба они увидели сильное, мускулистое тело и поняли, почему даже вдвоем с трудом взвалили его на кровать. Манеры у Антонио Переса были безупречные, можно сказать, аристократические, а вот тело выдавало истинного солдата. И еще, подумала Алессандра, ей редко доводилось видеть у мужчин такую красивую и мощную фигуру. Во всяком случае, те, с кем она состояла в интимной близости, не могли похвастаться столь атлетичным телосложением, сказывались пристрастия к роскоши и праздному времяпрепровождению. Все, за исключением Бедмара, поправилась она, хотя тот был и ростом ниже, и полнее, чем виконт.
Впрочем, Бедмара оправдывало то, что он был значительно старше.
– Стоит ли оставлять его у нас, госпожа? – осторожно осведомился Нико.
Алессандра заметила в глазах преданного слуги тревогу.
– Не уверена, что мы поступили мудро, но, с другой стороны, он болен. Весь горит. Что еще оставалось делать?
– Я мог бы отвезти его в Пьету. Монастырские сестры позаботились бы о нем.
– Боюсь, что в этом случае он подвергся бы еще большей опасности. У него сильный жар. – Она пощупала лоб виконта и сразу убрала руку.
– А если у него чума? Мы ведь не знаем, из каких он краев.
– Сказал, что прибыл из Неаполя. Не слышала, чтобы там кто-то болел чумой. – Алессандра взглянула на промокшую одежду гостя и велела Нико забрать все вещи. – Отнеси в кухню, высуши, а потом принеси сюда дров. Надо протопить спальню. Пусть отлежится день или два, а там видно будет. На вид он крепкий, так что, надеюсь, скоро поправится.
– Как скажете, госпожа.
Нико ушел, а Алессандра стала рассматривать личные вещи виконта Утрилло-Наваррского. Шпага в элегантных ножнах; кинжал, тоже в ножнах, что висел у него на поясе; еще один небольшой кинжал, искусно спрятанный в кармашке внутри рукава; скромных размеров кошелек с неаполитанскими и венецианскими монетами. И наконец, письмо, вложенное в плотный провощенный пергаментный конверт. Она достала послание из этого водонепроницаемого конверта, долго вертела в пальцах. Кремовая веленевая бумага наивысшего качества, лист сложен пополам, на нем ни имени, ни адреса. Лишь печать из кроваво-красного воска, с выбитым на ней сложным рисунком из переплетающихся линий. Заслышав шаги на лестнице, Алессандра поспешно сунула письмо в карман.
Вошла Бьянка с тазом воды и чистыми полотенцами. Алессандра велела поставить таз на столик возле кровати. Бьянка смочила тряпицу в воде, слегка отжала и протянула госпоже, и та наложила на лоб виконту холодный компресс.
– Может, доктора надо позвать, – сказала Бьянка. – Не хочу, чтобы и у вас началась лихорадка.
– Не волнуйся, ты же знаешь, я никогда не болею. Если нашему пациенту к утру не полегчает, пошлю за Бенедетто. Он, может, и не лучший доктор в мире, зато умеет молчать. – Она многозначительно взглянула на Бьянку. – Как и все мы.
– Да, госпожа.
– А пока что я присмотрю за ним.
– Как скажете. Вам лучше знать. К тому же этот молодчик красавец, каких еще поискать!
– Бьянка!
– Да я просто хотела сказать, что раз уж в дом к вам вваливается какой незнакомец, все лучше, ежели он выглядит настоящим джентльменом, как этот. – Выражение лица у Бьянки было мрачное, а глаза сверкали. – Вы только гляньте, как эти черные волосы, точно вороново крыло, кудрявятся у лба, а кожа у него… ну прямо лилии и розы…
– Это от жара.
– Но жар ни при чем, ежели рот у мужчины такой красивый, а само лицо самых приятных очертаний. И еще он молод, в отличие от остальных, – многозначительно добавила служанка. – Вот только, жаль, глазки свои никак не откроет, а то бы мы посмотрели, какого они цвета.
Действительно, потеряв сознание, виконт с тех пор так ни разу и не открыл глаза, но Алессандра прекрасно помнила, какие они у него. Разглядела во время вспышки молнии. И ее потрясла их глубина и выразительность.
– Хватит болтать, – урезонила Алессандра верную служанку. Но произнесла она эти слова с улыбкой. – Согласна, он не безобразен. Во всяком случае, для испанца очень даже недурен собой.
Это была рука. Антонио сощурился, сфокусировал взгляд на старинном застекленном шкафчике, что стоял у стены, возле кровати. Да, точно. На верхней его полке лежала самая настоящая человеческая рука, отрезанная чуть выше запястья, почерневшая, усохшая со временем, она походила на страшную когтистую лапу.
В свои двадцать шесть лет Антонио повидал немало страшных, отталкивающих вещей – рваные и резаные раны, ампутации, обезглавленные тела. Видел он на поле брани и людей с распоротыми животами, которые наступали на собственные внутренности, однако эта иссохшая отрезанная рука почему-то страшно нервировала его. Один ее вид вызывал воспоминание, относящееся к сравнительно недавнему времени и похожее на кошмар: проведение колдовского ритуала с невнятным, многоголосым причитанием и звуками бьющегося стекла, который совершало у его постели огромное птицеподобное создание. Антонио поднес руки к глазам и убедился: да, цифры остались, по одной на каждой руке.
Он откинулся на высокие подушки, потом перекатился на бок и попытался встать, но усилие вызвало только приступ слабости и головокружения. В комнате царил отвратительный запах. Пахло мертвечиной. Поборов приступ тошноты, он снова стал озираться по сторонам.
Спальня просторная, обставлена гораздо элегантнее, нежели его комнаты во дворце Оссуны в Неаполе. Складки балдахина над кроватью раздвинуты внизу, пропускают теплый воздух от камина. В нем ярко пылает огонь, и находится он справа. Слева – деревянный стол, на нем маленькая чернильница и наброски углем, изображающие какие-то раковины и растения. Несколько рисунков приколоты к стене над столом. Впереди, прямо перед ним, высокие стрельчатые окна, и из них льется мягкий свет, и еще видны голые ветви деревьев, а за ними – вода и небо, все приглушенного серебристо-серого цвета. Наверное, в хорошую погоду из окон открывается прекрасный вид. Вот только непонятно, который теперь час – то ли раннее утро, то ли начало вечера.
Тут Антонио наконец понял. Он находится у синьорины Россетти. Последнее, что помнил, это как стоял внизу, в прихожей. Еще он помнил камин, завывание ветра и раскаты грома, помнил, как старался перестать стучать зубами от холода, но не получалось. Хотя к чему было так стараться перед куртизанкой, он не понимал. Впрочем, она оказалась совсем не похожей на ту женщину, что он ожидал увидеть. Он слышал, что венецианские куртизанки сродни мистическим сиренам, способным приворожить любого мужчину одним только взглядом и сладостным пением. И что истинной целью этих дам является не любовь, а кошелек клиента.
