– Ваше высокоблагородие, летчик-наблюдатель рядовой
Ланской прибыл для прохождения службы!
Прямая, как дощечка, ладонь застыла у околыша фуражки.
Ах вот это кто.
Про полковника Ланского несколько месяцев назад говорила вся
армия. Офицер Генерального штаба, в начале войны он был приставлен к сербскому
принцу Арсению, которого во укрепление духа союзничества назначили командовать
русской пехотной дивизией. Августейший командир держался с офицерами
высокомерно и даже грубо, что в конце концов закончилось чудовищным инцидентом:
в ответ на оскорбление Ланской ударил начальника стеком по лицу. Военный суд
приговорил преступника к расстрелу, замененному разжалованием в солдаты. Однако
у Ланского нашлись покровители – пристроили невольника чести в летную школу,
ибо в авиации легче отличиться и вернуть офицерское звание.
С опальным генштабистом Крылов поздоровался почтительно, как
со старшим по возрасту и выслуге.
– Если не возражаете, будем летать вместе. Мне самому
как раз нужен летнаб.
– Буду счастлив, ваше высокоблагородие!
– Меня зовут Юлий Самсонович. А вас?
Если ты пошел в летчики, только чтоб вернуть серебряные
погоны, после первого же боя подам представление – и счастливого пути, думал
Крылов. А коли окажешься молодец, то хороший летнаб всегда кстати.
Последний летун, по счету пятый, выглядел еще оригинальней.
Загорелая физиономия с дурацкими бачками и белесыми усишками сияла не по-русски
широкой улыбкой.
– Прапорщик запаса Долохов!
Смотрелся прапорщик запаса настоящим огородным пугалом:
широкополая шляпа, будто из американской фильмы про ковбоев, желтые сапоги со
скошенным каблуком, поверх клетчатой рубахи – безрукавка из овчины.
Волк в овечьей шкуре
– А как вас по имени-отчеству? – спросил командир
Особого авиаотряда, бритый бесцветный господин с усталыми глазами и мягкой
манерой выговаривать слова. Зепп мысленно сразу окрестил его «Мямля».
– Михаил Юрьевич, – еще шире раздвинул гауптман
свою американскую улыбку. – Сам к вам напросился. Как узнал в канцелярии,
что в Особый едет пополнение, организовал целую интригу, но своего добился.
Служить под началом самого Крылова – давно об этом мечтал.
Про интригу он сказал сущую правду, про мечту наврал. В
Особом авиаотряде, как говорил принц датский, имелся магнит попритягательней,
чем скучная рожа начальника.
Мямля, однако, на лесть не клюнул.
– Михаил Долохов? Никогда о вас не слышал. Где летали?
Теофельс засмеялся:
– Не поверите, господин полковник. Никто не верит. Я –
американец.
– Как так?
– Ну не природный, конечно. Ездил на Аляску, золото
искать. Не нашел. Работал в летучем цирке. А когда началась война, решил, что
мое место на Родине.
– Похвально. А это кто с вами?
Командир авиаотряда снизу вверх смотрел на долговязого Тимо,
который топтался за спиной у хозяина, сторожил багаж.
– Мой механик, Тиимо. Он эстляндец, из Ревеля.
По-русски говорит через пень-колоду, но в моторах – бог. Он невоеннообязанный,
но я прихватил его с собой. Подумал, пригодится.
– Конечно, пригодится. Раз вы имеете офицерский чин,
вам положен денщик. Зачислим его пока на эту скромную должность, а там что-нибудь
придумаем.
Полковник (хм, демократ) протянул руку и новоиспеченному
денщику. Старина Тимо осторожно пожал ее своей костлявой лапищей, проскрипел:
– Сдравий-шелай, фаш-сковородь.
Запомнил-таки. Всю дорогу практиковались.
– Ну, американец, показывайте, чему вас в цирке
научили. Вам привычней на «ньюпоре» или на «фармане»?
– Мне все равно. Хоть на метле верхом, – весело
ответил Зепп. – Я же циркач. У вас тут, я смотрю, выбор, как в дорогом
ресторане.
Он показал на поле, на котором стояло с дюжину машин
различных фирм и моделей.
Летучий цирк
Из всего разномастья аэропланов, имевшихся в отряде,
«американец» выбрал трофейный германский «таубе» – машину шуструю и
маневренную, силуэтом действительно похожую на голубка.
[2]
Взмыл
на ней под облака и принялся выписывать такие кренделя да скрипичные ключи, что
летчики и обслуга, наблюдавшие за полетом с земли, только диву давались.
«Таубе» уходил в пике, делал полный переворот, три раза
подряд исполнил нестеровскую «мертвую» петлю.
Действительно, циркач.
Крылов смотрел и радовался: какой урожайный день. Три
первоклассных пилота, один инженер, один летнаб, да еще один механик!
К полковнику подошел штабс-капитан Рутковский, командир
воздушного корабля, встал рядом, понаблюдал, как точно и ловко садится новичок.
Попросил разрешения закурить, задымил папиросой. Он был молчун, штабс-капитан.
Если б не обидная автономность «муромчан», Крылов относился бы к нему с
симпатией, а так между начальниками ощущалась некоторая настороженность.
Из кабины приземлившегося самолета легко выпрыгнул Долохов,
сменивший дурацкий американский наряд на кожанку и шлем. С ним знакомились
отрядные старожилы, принимали как своего – жали руку, хлопали по плечу,
обнимали. Все настоящие летуны друг другу, как братья.
Раскрасневшийся от полета и объятий «американец» подбежал к
полковнику.
– Не разочаровал?
– Молодец, что вернулись на родину! Далась вам Америка?
Губить талант в такой дыре!
Полковник не сдержался, тоже прижал лихача к груди – но
символически, сохранив небольшую субординационную дистанцию.
– Да, наглость есть, – своеобразно похвалил
циркача командир «Муромца». – Пилоту без нее никак. – Пыхнув дымом,
пожал прапорщику руку. – Штабс-капитан Рутковский. Ну, легких взлетов,
гладких посадок.
И пошел в сторону своего загона. Часовой заранее открывал
ему калитку в воротах.
– Что это у вас там за острог такой, Юлий
Самсонович? – по-свойски спросил новенький. – Гауптвахта, что ли?
– База воздушного корабля «Илья Муромец». Слыхали про
такой?
– Еще бы! Вот на чем полетать бы!
Желание Долохова командиру было понятно. Он и сам охотно
попробовал бы, какова пятитонная махина в полете, да не положено.
– Бог даст, полетаете. Скоро поступят новые «Муромцы».
Если верховный останется доволен показательным полетом. Всё зависит от смотра…
К такому же выводу пришел и Зепп
Вопрос: какие, хотя бы чисто теоретически, существуют
способы не дать Илье Муромцу подняться с лавки и распрямиться во весь
богатырский рост?
