– Для экипажа «Муромца», – ответили ему. –
Эти аристократы у нас на особом положении.
После этого Зепп принялся разглядывать интригующий стол с
удвоенным вниманием. Как, впрочем, и остальные новички. Воздушный корабль
интересовал всех, и разговоры сначала тоже были исключительно о нем.
Кто-то рассказал (правду или небылицу – бог весть), что на
первом «Муромце», еще мирного образца, якобы был спальный отсек и ватер-клозет.
Предполагалось, что самолет дальнего радиуса будет использоваться для полетов
вдоль Северного морского пути. Совершил же он перед самой войной беспосадочный
перелет Киев – Петербург.
Позавидовали многомоторности богатыря. Главная беда обычных
аэропланов – отказ двигателя – «Муромцу» нипочем. У него аж четыре пропеллера,
а лететь он может и на одном.
Обсудили новые баллистические таблицы, позволяющие кораблю
осуществлять бомбометание с невероятной точностью, учитывая высоту, скорость и
силу ветра. А 25 пудов бомбочек в одном сбросе – это вам не комар чихнул. Все
равно что залп из орудий целого артиллерийского дивизиона.
Зепп сидел, наматывал на ус. Правда, вскоре общая беседа
рассыпалась на несколько локальных, уже не имевших отношения к «Летающему
слону». Гауптман умудрялся участвовать во всех сразу, то и дело поглядывая на
аристократический стол – не появились ли «муромчане».
Разговоры были обыкновенные, летунские.
У кого лучше маневренность – у «ньюпора-4» или «фармана
22-бис». Правда ли, что французы начали ставить на аэропланы радиопередатчик, а
немцы придумали, как стрелять из пулемета через вращающийся пропеллер. Будут ли
в добавку к «столовым» и «квартирным» платить «залетные» по количеству летных
часов. Еще обсуждали какого-то Карасева, который раньше был лихой пилот, но
после аварии потерял сердце и все норовит увильнуть от полетов.
Агбарян с важным видом рассказал, что на Путиловском заводе
для летчиков разработан противопулевой доспех из какой-то особенной закаленной
стали. Прикрывает главным образом задницу и соседствующие с ней важные места.
Изобретение было горячо одобрено всеми обедающими. Кто из летчиков не боится
получить пулю в мужскую область при обстреле с земли?
За соседним столом, где сидела публика постарше, слушали
бывшего генштабиста Ланского, который за время обучения на курсах летнабов
успел стать большим патриотом авиации.
– …Это, господа, черт знает что, – негромко
говорил рядовой, хмуря брови. – Все наши беды объясняются вульгарной
нехваткой средств. В других странах военные министерства тоже экономят на
самолетах, но там передовая общественность понимает значение авиации и
периодически устраивает сбор средств в помощь военному флоту. Я специально
интересовался цифрами. Немцы за прошлое лето собрали по подписке семь
миллионов. Французы пять. А наши думские демосфены патриотствуют только на
словах. Известно ли вам, сколько дал сбор пожертвований для «Муромца»,
устроенный в Петрограде? Сотрудники Военного министерства расщедрились на 3
рубля 44 копейки. Служащие канцелярии императорского двора отвалили до кучи 59
копеек. О прочей, менее ответственной, публике и говорить нечего… Не собрать
денег для такого дела! Ох, Русь-матушка… Поскупилась вооружить богатыря. Кто же
тебя защищать будет?
Будто в ответ на сей риторический вопрос в клуб вошли
четверо авиаторов, очевидно, явившихся прямо с аэродрома. Поздоровавшись, они
направились к возвышению.
Новички с любопытством воззрились на экипаж воздушного
корабля.
– Это и есть ваши небожители? – съязвил Агбарян, в
его голосе звучала зависть.
– Мы тут все небожители. А также небоумиратели, –
строго ответил опекавший пополнение казачий сотник из ветеранов.
Задал вопрос и Зепп:
– С папиросой – штабс-капитан Рутковский, знаю. А кто
остальные?
– Молодой – это второй пилот, Митя Шмит. Повезло
сопляку, – стал объяснять старожил. – На какой аппарат попал и к
какому командиру! Усатый поручик – Георгий Лучко. Тот самый случай, когда не
Георгий поражает змия, а змий Георгия – зеленый змий. Зато стрелок фантастической
меткости, потому Рутковский его и терпит. Сзади, в гимнастерке,
зауряд-прапорщик Степкин, механик. Уникум. Может исправить любую поломку прямо
в воздухе.
Фон Теофельс так и вонзился в четверку взглядом. Ничего не
упустил, ни малейшей детали. Тут любая мелочь могла пригодиться или, наоборот,
помешать.
Отметил и марку папиросы у командира («Дюшес»), и сизый нос
стрелка, и томик под мышкой у мальчишки (стихи Александра Блока), и аккуратно
подшитый воротничок у механика (стежки явно сделаны заботливой женской рукой).
При необходимости зрение гауптмана умело заостряться до невероятности, а уж
слух и подавно. Искусством звукоуловительного концентрирования Зепп владел в
совершенстве. Хоть до заветного стола было метров десять, не упускал ни одного
слова.
Верно и то, что «муромчане» разговаривали между собой
громко, оживленно, как и положено летчикам сразу после полета.
– Пенкна Зосенька, ваш Ромео и его верные друзья
подыхают от голода! – крикнул сизоносый поручик через всю залу.
– Перестань, сколько можно, – укорил его механик.
Все сели, и неугомонный стрелок тут же прицепился ко второму
пилоту, уткнувшемуся в книгу.
– Митька без своего молитвенника никуда. Почитай нам
про незнакомку. Как это: «Чего-то там, пройдя меж пьяными, она глушит вино
стаканами».
Он засмеялся, остальные улыбнулись – кроме Шмита. Тот
буркнул:
– Очень остроумно.
Через столовую с тяжелым подносом, уставленным всякой
снедью, плыла давешняя кельнерша.
Черноглазый Агбарян оживился:
– Мадемуазель, я надеюсь, вы к нам?
– Зря стараетесь, – ухмыльнулся сотник. –
Сердце красавицы оккупировано, да и рука уже обещана.
Кельнерша грациозно вспорхнула на ступеньку, стала метать,
будто со скатерти-самобранки, мясные и рыбные закуски, соленые грибки, пирожки.
– Здравствуйте, пани Зося, – приветствовал ее
Рутковский. – Право, вы нас балуете.
Когда у красотки освободились руки, она любовно поправила
Степкину завернувшийся манжет, и невзрачный механик просиял счастливой улыбкой.
– Голубок с голубкой, – заметил Лучко, сунув в рот
кусок ветчины. – Степкин, когда на свадьбе погуляем?
У того на всё был один ответ:
– Перестань, сколько можно.
Зося, мило закрасневшись, накладывала летчикам на тарелки.
Интересно, что ни графина с водкой, ни бутылки с вином на обильном столе не
было – только сельтерская да квас.
– Эх, господа, ничего б не пожалел, только бы на
«Муромце» полетать, – вздохнул рядом с Зеппом парижанин Круглов, теребя
пуговицу своей новенькой гимнастерки.
