– Angelhaken.
– Ловить рыба? Крючок стоит дешево. Сначит, я фам пуду
давать мало денег.
– Все, какие у тебя есть. Крючок золотой.
– Сачем солотой?
Терпение Теофельса кончилось.
– Потому что рыбка золотая. Марш за деньгами,
уголовник!
Ловля золотой рыбки
У Зоси Пирсяк жизнь шла черт-те как, с ухаба на кочку.
Потому что женщина она была впечатлительная и увлекающаяся, жила не умом, а
сердцем. То есть пыталась жить умом, много раз, и иногда даже начинало
получаться. Но потом случится что-нибудь, от чего потемнеет в глазах, заноет в
груди – и все разумные планы летят в тартарары. Вот и вошла Зося в определенный
возраст, не обзаведясь ни достатком, ни положением, ни жизненной опорой. И тут
уж, хочешь не хочешь, пришлось браться за ум. После тридцати сердце перестает
быть другом и становится злейшим врагом.
На помощь пришла сама судьба. Когда началась война, Зося
проревела целую неделю. Думала, всё. Мужчины уйдут сражаться с немцами, а это
надолго, потому что немцы – народ цепкий, легко не отступятся.
Сначала так и получилось. Все уехали, в том числе оба
Зосиных ухажера, кондитер пан Дымба и телеграфист Баранчук. В селе остались
только женщины и такие мужчины, о которых имеет смысл задумываться, когда тебе
перевалит не за тридцать, а за сорок.
Но довольно скоро вместо убывших кавалеров понаехали новые,
ужасно много, и в том числе очень-очень интересные. Зося сразу себе сказала:
держись, девочка. Это твой последний шанс. Сердце замотай в тряпочку. Хватит,
понаделала глупостей. Обе свои «глупости», десятилетнюю Малгоржатку и
пятилетнего Стасика, переправила к матери в Радом, а сама занялась устройством
личной судьбы.
И повезло Зосе. Полюбил ее хороший человек. Не
герой-любовник (чего нет, того нет), но зато надежный, честный, без пяти минут
пан офицер. И при настоящей профессии. Сделал предложение руки и сердца. Про
детей она ему пока не говорила. Можно бы, конечно, за деньги добыть бумажку,
что пани Пирсяк честная вдова и потомство у нее законное, но строить семью на
обмане Зосе не хотелось. К тому же она достаточно изучила своего Степкина и
имела основания надеяться, что из-за малюток он на нее зла держать не станет.
Он правда хороший был, Степкин.
Все последние дни Зося ходила почти счастливая. Почему
«почти»? Чуть-чуть саднило завернутое в тряпочку сердце, но так ему, вражине, и
надо.
Вечером случалось под настроение и поплакать – о несбывшемся
да о девичьих мечтах. Но утром Зося всегда просыпалась радостная. Откроет
глаза, вспоминает: что это такое хорошее в жизни происходит? Ах да, скоро
свадьба! И делается радостно.
В субботу, накануне большого военного смотра, на который
съедется разное высокое начальство, у Зоси был выходной. Вечером она обещала
зайти на кухню, испечь миндальный торт для завтрашнего праздника, а других дел
не было.
С утра Зося прибрала в доме. Нарядилась, чтоб идти в лавку –
для торта нужно было запастись пряностями, в которых заключался весь секрет, в
свое время открытый ей кондитером Дымбой.
Погода была прелесть. Солнечно и тепло, а воздух – голубой с
золотыми искорками.
Зося вышла на крылечко, зажмурилась от апрельского сияния, а
когда открыла глаза, удивилась: с козырька свисало, покачиваясь, что-то
сверкающее, будто маленький кусочек солнца.
Она шагнула вперед.
Браслет! Золотой! Сам собою парит в пустоте.
Хотела Зося перекреститься, да вовремя заметила, что браслет
не парит, а подвешен на ниточке.
Что за чудеса?
Протянула руку – вещица, будто живая, уплыла вверх.
– Ой! – вскрикнула Зося.
Сбежала по ступенькам, задрала голову.
На козырьке крыльца, расставив ноги, сидел офицер-летчик,
которого Зося видела в кантине. Он тогда коснулся ее руки и заглянул в глаза. И
не сказать, чтоб красавец, но по взгляду и прикосновению, а пуще всего по
трепету предательского сердца сразу стало понятно, что ходок, каких нечасто
встретишь. Из-за таких вот остроглазых Зося в свое время глупостей и
понаделала.
– Ой, – снова сказала она, но уже тише.
Офицер держал в руке прутик, с которого и свисал браслет на
ниточке.
– Что это вы делаете, пан?
– Ловлю рыбку. Золотую.
А браслет, между прочим, был не просто так – с рубином и,
кажется, с алмазной крошкой. Зося ловко, как кошка лапой, цапнула его и
поднесла к глазам. Точно, рубин с алмазами!
– Поймал, – объявил опасный блондин и спрыгнул на
землю. Да как схватит Зосю за ухо. – Ой, что это у тебя?
– Где?
Она потрогала мочку – в ней откуда ни возьмись появилась
сережка, хотя Зося их сегодня и не надевала. Выдернула – тоже рубиновая.
– Я вас видела. Вы недавно у нас, – прошептала
Зося. – Вы летун, да?
– Нет, милая. Я волшебник. А второе ушко у тебя есть?
Она послушно повернула голову.
– Смотри-ка, в нем тоже сережка…
Блондин держал ее за ухо, не выпускал. Нежно повернул Зосино
лицо, стал к нему наклоняться – не нахально, но очень уверенно.
Проклятое сердце творило с Зосей, что хотело: заставило
опустить ресницы и подставить губы, да еще и приподняться на цыпочки. Ум впал в
оцепенение. Голова закружилась.
– Не надо, – слабо попросила Зося. –
Нехорошо. Потому что…
Но объяснить, почему это нехорошо, не успела – губы уже
встретились.
И все завертелось…
Эротический механизм Зеппа фон Теофельса был устроен не
совсем обычным образом. Можно сказать, совсем необычным. Однако полностью
соответствовал общей внутренней логике этого феноменально цельного человека.
Желанность и соблазнительность для Зеппа определялись не
физическими параметрами объекта страсти, а одним-единственным условием:
любовное слияние должно было приближать гауптмана к поставленной Цели. И чем
больше пользы могло произойти от этого, тем сильнее распалялся Теофельс.
Сейчас, например, он прямо-таки пылал вожделением. И видел
перед собой не аппетитную бабенку, раскрасневшуюся от буйства жизненных соков,
а мясистую тушу «Летающего слона». Ну хорошо, не будем усугублять зоофилию
гомосексуализмом – «Летающей слонихи». Зепп накинулся на эту ушастую
бело-розовую самку, будто повелитель стада, подмял под себя и устроил такой
фейерверк африканской страсти, что бедняжка Зося от благодарности чуть не
лишилась чувств. Несмотря на довольно разнообразный опыт общения с мужчинами,
таких упоительных восторгов она еще не испытывала.
