Теперь мне шестьдесят. Не думаю, что Бог захочет надолго продлить мне жизнь. Быть может, я протяну еще несколько лет, но сам я в этом сомневаюсь. Я был в Мочуди у доктора Моффата из Южно-Африканского реформатского госпиталя, он слушал мою грудь. Доктор может сказать, что я работал в рудниках, просто послушав мое дыхание. Он покачал головой и сказал, что шахты калечат всех по-разному. Пока он говорил, я вспомнил песню, которую пели шахтеры суто:
[7]
«Рудники пожирают людей. Даже если ты их покинешь, рудники все равно тебя сожрут». Мы знали, что это правда. Можно погибнуть под завалом, а можно — через много лет, когда спуск в шахту станет воспоминанием или даже кошмаром, преследующим тебя по ночам. Рудники потребуют вернуть им долг, как потребовали у меня. Поэтому я не удивился словам доктора Моффата.
Некоторые люди не выносят подобных известий. Они думают, что будут жить вечно. Они плачут и стонут, узнав, что их срок настал. Я так не думаю и не заплакал от слов доктора. Но жалею об одном: о том, что после смерти мне придется покинуть Африку. Я люблю Африку, она мне отец и мать. Когда я умру, я буду тосковать по запаху Африки, потому что там, куда мы уходим, где бы это место ни находилось, нет ни вкуса, ни запаха.
Я не говорю, что я храбрый человек — я совсем не храбрый, — но, кажется, меня не огорчило то, что я узнал от доктора. Я оглядываюсь назад и думаю обо всем, что видел за свои шестьдесят лет, думаю о том, как начинал с пустого места и кончил стадом почти в двести голов. У меня есть добрая послушная дочь, которая заботится обо мне и готовит чай, пока я сижу на солнышке и смотрю на дальние холмы. Когда смотришь на эти холмы издалека, они голубые, как все далекое в этой стране. Мы живем вдали от моря, между нами и побережьем Ангола и Намибия, но мы любим огромный пустынный океан у нас над головой. Ни один моряк не чувствует такого одиночества, как человек, стоящий посреди нашей земли и видящий вокруг себя бескрайнюю голубизну.
Я никогда не видел моря, хотя один человек, с которым я работал на рудниках, приглашал меня к себе в землю зулусов. Он рассказывал про зеленые холмы, которые спускаются к Индийскому океану, и что он может, выглянув за дверь, видеть вдали корабли. Он рассказывал, что женщины в его деревне варят лучшее в стране пиво и что мужчина там может много лет подряд сидеть на солнышке и пальцем не пошевелить, только делать детей и пить маисовое пиво. Он сказал, что, если я отправлюсь вместе с ним, он раздобудет мне жену, и что его односельчане закроют глаза на то, что я не зулус, — если я хорошо заплачу отцу девушки.
Но к чему мне стремиться в страну зулусов? Почему не остаться в Ботсване и не жениться на девушке тсвана? Я ответил, что его предложение звучит заманчиво, но в сердце каждого человека хранится карта родной страны, и сердце не позволит ему забыть эту карту. Я сказал ему: хотя в Ботсване нет зеленых холмов его страны и нет моря, у нас есть Калахари и земля, которая простирается так далеко, что невозможно себе представить. Я сказал, что, если человек рожден в засушливом месте, он хоть и мечтает о дожде, но все же не слишком сильном, и он не против, чтобы солнце палило и палило. Вот почему я так и не отправился с ним в страну зулусов и никогда не видел моря. Никогда. Но из-за этого я не почувствовал себя несчастным. Ни разу.
И вот я сижу здесь, конец мой близок, и вспоминаю обо всем, что со мной случилось. Хотя не проходит дня, чтобы я не обращался в мыслях к Богу и не думал о том, каково это — умирать. Смерти я не боюсь, потому что умею терпеть боль, а мою боль можно вынести. Мне дают таблетки — большие белые таблетки, — мне велели принимать их, когда боль у меня в груди станет слишком сильной. Но эти таблетки вгоняют в сон, а я предпочитаю бодрствовать. Я думаю о Боге и о том, что он мне скажет, когда я предстану перед ним.
Некоторые представляют себе Бога белым, так нам давным-давно сказали миссионеры, и эта мысль засела у многих в голове. Я сомневаюсь в том, что это так, ведь между белыми и черными нет различия, мы все одинаковы, мы просто люди. А Бог и без того был здесь, еще до прихода миссионеров. Но раньше мы называли его другим именем, и он не жил в земле иудеев. Он жил здесь, в Африке — в горах и на небе. Мы знали, где ему нравится бывать. После смерти ты отправляешься куда-то в другое место, где тоже есть Бог, но ты не можешь подойти к нему слишком близко. Зачем это ему?
У нас в Ботсване есть легенда о двух детях, брате и сестре, которых умчал на небо вихрь. Они увидели там много красивых белых коров и быков. Мне нравится думать так о небе, и я надеюсь, что так оно и есть. Надеюсь, после смерти я окажусь там, где пасется белый скот, у которого свежее дыхание. Если это то, что меня ожидает, я с радостью отправлюсь туда хоть завтра или даже сегодня, сейчас. Но мне хотелось бы попрощаться с Прешас и держать свою дочь за руку, когда я буду уходить. Это будет счастливый путь.
Я люблю свою страну и горжусь, что я тсвана. Ни один народ в Африке не держит голову так высоко, как мы. У нас нет политических заключенных, и никогда не было. У нас демократия. Мы были осмотрительны. Банк Ботсваны полон денег — от алмазов. Мы никому ничего не должны.
В прошлом нам жилось несладко. Когда мы еще не построили свою страну, нам приходилось искать работу в ЮАР. Мы отправлялись на рудники, как и люди из Лесото, Мозамбика, Малави и других стран. Рудники забирали наших мужчин, оставляя дома стариков и детей. Мы добывали золото и бриллианты и делали белых людей богачами. Они покупали машины и строили себе большие дома за высокими стенами. А мы все глубже уходили под землю и выносили на поверхность камни, на которых они все это строили.
Я ушел на рудники в восемнадцать лет. В то время наша страна называлась протекторатом Бечуаналенд и нами правили англичане, чтобы защитить нас от буров (так они говорили). В Мафекинге, на границе с ЮАР, жил уполномоченный, он время от времени наведывался к нам и говорил с вождями. Он говорил: «Сделайте то» или «Сделайте это». И все вожди подчинялись, потому что знали: если они ослушаются, их могут свергнуть. Но некоторые из вождей были умными, и, когда англичанин говорил: «Сделай это», они отвечали: «Да, да, сэр, хорошо», но за его спиной делали совсем другое или притворялись, что что-то делают. Поэтому у нас много лет ничего не происходило. Это была хорошая система правления, потому что большинству людей нравится, когда ничего не происходит. Теперь у нас другая проблема. Чиновникам все время хочется что-то делать, они ломают голову над тем, что бы еще выдумать. А людям это не нравится. Люди хотят, чтобы их оставили в покое и они могли бы пасти свой скот.
К тому времени, о котором я рассказываю, мы переехали из Махалапья в Мочуди, где жили родственники моей матери. Мне нравилось в Мочуди, и я бы с радостью остался там, но мой отец сказал, что мне придется отправиться на рудники, потому что его земля не прокормит меня с женой. У нас было мало скота, и, чтобы продержаться, мы выращивали сорго. Поэтому, когда из-за границы приехал грузовик, я подошел к вербовщикам, и они поставили меня на весы, послушали мою грудь и заставили десять минут бегать вверх и вниз по лестнице. А потом один из них сказал, что я буду хорошим шахтером, и велел написать свое имя на листе бумаги. Они спросили, как зовут моего вождя и не было ли у меня неприятностей с полицией. И все.
