На самом деле палить он не рискнул бы. Инструктор по
дисциплине «Силовой захват» поручик фон Редерер учил курсантов: «Никогда не
стреляйте бегущему по ногам, если нет полной уверенности, что попадете ниже
колена. Иначе имеете шанс арестовать покойника. Пуля разорвет бедренную артерию
– и готово».
Уверенности у Алексея не было. Проклятый Аспид несся
огромными прыжками, высоко подскакивая. Целиться – лишь время терять. Промажешь
– плохо. Попадешь не туда, куда нужно, – вообще беда.
А главное, некуда ему особенно деться. Крыша кончается, а до
следующей сажени две, если не три.
Но беглеца это не испугало. Не снижая скорости – наоборот,
разогнавшись еще пуще, он оттолкнулся ногой и перемахнул на соседнюю крышу.
Приземлился шумно, но ловко, на корточки. Выпрямился, загрохотал дальше.
– Уходит! Через соседний дом уходит! – что было
мочи завопил Романов.
Из оконца к нему лезли Саранцев и Козловский.
Проштрафившийся Штурм, очевидно, был оставлен в квартире.
– Прыгать надо. – Ротмистр прикинул на взгляд
расстояние и топнул с досады. – Проклятая нога! Саранцев, давай ты!
Старший филер почесал затылок:
– Ваше благородие, у меня ноги короткие. Детей четверо…
У прапорщика Романова ноги были длинные, детьми обзавестись
он не успел, но и ему прыгать через черную расщелину ужасно не хотелось. Был бы
высокий этаж, куда ни шло. Расшибешься в лепешку, и со святыми упокой. А с
третьего упасть, поди, еще намучаешься перед смертью. Или останешься навечно
калекой.
– Крикните вниз, пусть не упустят, если что, –
сказал Алексей.
И, согласно науке о психологическом трейнинге (английское
слово, означает «предуготовление»), настроил нервно-импульсную систему на
подходящий ситуации лад: вообразил себя легкокрылой птицей или взлетающим
аэропланом.
Разбежался, скакнул, мысленно толкая тело вперед, вперед,
вперед.
И сработало!
Правда, бухнулся на жесть коленями и грудью, больно, но это
были пустяки.
– Молодец, Лешка, герой! – донеслось сзади. –
За ним!
А куда «за ним»? Аспида впереди видно не было.
Больше всего Романов боялся, что гнусный трюкач так и пойдет
сигать с дома на дом. Но на дальнем краю крыши гибкого силуэта видно не было.
Значит, шмыгнул вон в то окошко, хочет спуститься через чердак.
Повеселев, прапорщик бросился вдогонку. По земле бегать –
это вам не по небу летать.
Лестница, на которую Романов попал с крыши, была еще
грязней, чем в соседнем доме. Видно, здесь проживала совсем незамысловатая
публика. Пахло бедностью: вечными щами, стиркой, плесенью. На ступеньках
валялись окурки и картофельные очистки. Освещение отсутствовало вовсе, и если б
не чахлые потуги пробивавшегося рассвета, бежать было бы невозможно. И так-то
приходилось держаться за перила, чтоб не поскользнуться на какой-нибудь дряни.
А вот человек-змея, кажется, видел в темноте не хуже филина.
Он несся, прыгая через три ступеньки. Прапорщик еще не одолел первый пролет, а
мим уже достиг двери.
Он выскочил из подъезда с треском и пружинным визгом, как
чертик из шкатулки – маленький, стремительный, почти невидимый в своей черной
пижаме.
Но один из саранцевских ребят подоспел вовремя. Свое дело
агент знал на ять: не торчал на тротуаре, а спрятался за афишной тумбой. Раньше
времени себя не обнаружил, не стал орать попусту «Стой!» (ясно было, что
неугомонный циркач все равно не остановится) – просто, когда Аспид пробегал
мимо, подставил ему ножку.
И живчик грохнулся наземь с хорошего разбега, растянулся во
весь свой небольшой рост. А филер упал ему на спину, прижал к булыжникам и
торжествующе прорычал в самое ухо:
– Побегал, будя!
Вопреки всем законам анатомии и физиологии Аспид развернул
голову чуть не на 180 градусов, будто держалась она не на позвонках, а на
шарнирах, и с хрустом вцепился агенту зубами в нос. От неожиданности и боли
филер ослабил хватку и в следующее мгновение был сброшен.
Перекатившись по мостовой, человек-змея оказался на
корточках. Изготовился взять новый разбег, но тут налетел запыхавшийся Романов
и приложил упрямца рукояткой револьвера по затылку. Удар получился знатный:
точный, экономичный, не слишком сильный. Инструктор фон Редерер остался бы
доволен.
Когда, полминуты спустя, подбежали остальные, Аспид уже
начинал приходить в себя, помаргивал ресницами. Он лежал на животе. Правым
коленом Романов жал арестованному на спину, левой рукой выкручивал запястье,
дуло вдавил в висок – рисунок из методического пособия, да и только. Рядом
шмыгал прокушенным носом грустный филер. Переживал, что упустил хорошую
возможность отличиться.
Последним прихромал Козловский. Он был полностью обут,
помахивал стеком. Шел солидно, не спеша, как и подобает начальнику. Официально
поздравил:
– Молодцом, прапорщик. Задание исполнили отлично.
Мотайте на ус, пентюхи. Вот что значит наука.
Остановился над поверженным врагом.
– Где, говорите, у него рептилия спрятана?
– В правом рукаве, ваше благородие, – ответил
сконфуженный агент Штурм.
Князь ударил лежащего тросточкой по руке. Из пижамы,
обиженно шипя, выструилась черно-красная ленточка.
С размаху Козловский ударил, не попал. Замахнулся снова.
– Не убивайте! Что она вам сделала? – попросил
Аспид. – Она не ядовитая. Ужик это, девочка. Я ее кисточкой раскрашиваю.
Неожиданная находка
Голая, неуютная комната, в которой всё перевернуто вверх
дном. Единственное украшение, цирковые афиши, и те сняты со стен. Аляповатые
тигры, щерящие пасть, кони на задних копытах, танцующий медведь в юбке и
платочке валяются на полу. В комнате заканчивается обыск. За окном уже
наступило белесое пасмурное утро.
Проворного арестанта на всякий случай приковали к кровати.
Он сидел беспокойно, всё ерзал на месте. Помилованная Жалейка мирно спала у хозяина
за пазухой, высунув свою размалеванную головку.
Осмотрено было уже всё, кроме книг, которые занимали
несколько вместительных полок. Преобладали два вида чтения: книги про животных
и дешевые приключенческие библиотеки – про Шерлока Холмса, Ната Пинкертона,
Ника Картера.
Саранцев педантично, том за томом, перелистывал Брэма.
Алексей проглядывал детективы в цветастых обложках. Двое рядовых филеров стояли
над Аспидом, не сводя с него глаз. Один Козловский сидел на стуле нога на ногу
и курил папиросу за папиросой.
Он попробовал побудить арестованного к чистосердечному
признанию и сотрудничеству, не преуспел и теперь ждал результатов обыска.
