Хозяин кабинета по-свойски помахал молодому человеку рукой:
без церемоний, входите-садитесь.
Перед начальственным столом в креслах сидели двое военных.
Одного из них, немолодого подполковника, Алексей видел впервые. Вторым был Лавр
Козловский, который в последнее время состоял при командире Жандармского
корпуса офицером-координатором от военной контрразведки. Ротмистр улыбнулся,
шевельнув по-тараканьи торчащими усами, сказал бестактность:
– А вот и наш декадент.
Кинув на приятеля сердитый взгляд (шутки по поводу
самоубийства давно обрыдли, а уж поминать прошлое при высоком начальстве –
вообще свинство), Романов доложил о прибытии и скромно сел возле длинного стола
для совещаний. Фуражку положил на зеленое сукно, руки сложил по-гимназически,
перед собой. Только предварительно тронул крест на груди, чтобы покачался. Это
означало: приказывайте, ваше превосходительство, всё исполню, но не забывайте,
что перед вами боевой офицер, место которого на фронте.
Всех этих тонкостей Жуковский, похоже, не заметил.
– Как учеба, юноша? – спросил он
по-домашнему. – Грызите гранит, грызите. Потом дадите нам, неучам, форы.
Он рассматривал прапорщика с улыбкой и вообще выглядел
ужасно довольным.
На реплику об учебе отвечать не требовалось – по тону было
ясно, что это не вопрос, а так, приветствие. Романов тоже вежливо улыбнулся и
попытался применить знания, почерпнутые на лекциях по практической психологии.
Генерал и ротмистр веселые, оживленные, а незнакомый офицер сидит хмурый, с
почерневшим от горя лицом. Что это может означать?
Алексей окинул подполковника быстрым профессиональным
взглядом.
Артиллерист. Значок Академии генштаба. Невысок и некрупен,
но ладно скроен. Маленькие красивые руки нервно трутся одна о другую. Черты
правильные, даже красивые. Острая бородка с легкой проседью, породистый нос, на
лбу резкая вертикальная морщина – признак воли и характера. Но почему блестят
глаза? Будто с них только что смахнули слезу.
Очень странно. Уж не арестованный ли это?
Но следующая фраза генерала разрушила эту интересную версию.
– Подполковник, вот офицер, которому мы поручим наше
деликатное дело. Прапорщик Романов. Кандидатура просто идеальная. Артистичен,
находчив, бывал в переделках. И возраст именно такой, как надо.
Трагические глаза артиллериста так и впились в лицо Алексея
– в этом взгляде читались мучительное сомнение и надежда. Сказано, однако,
ничего не было – подполковник ограничился кивком.
– Знакомьтесь, – обратился Жуковский теперь уже к
Романову. – Это подполковник Шахов из Главного артиллерийского управления.
Тут вот какое дело… Козловский, давайте вы.
– Слушаюсь. – Козловский повернулся к товарищу, и
Алеша увидел, что физиономия у ротмистра не очень-то веселая, а скорее
возбужденная. Глаза блестят, ноздри раздуваются – прямо рысак перед призовой
скачкой. – Я, ваше превосходительство, коротко.
– Не надо коротко. Рассказывайте подробно. Послушаю еще
раз.
– Как прикажете…
Но говорить долго князь в любом случае не умел, да еще в
присутствии высшего начальства. Он откашлялся.
– Некоторое время назад к нам поступили агентурные
сведения, что немецкий Генштаб имеет доступ к секретным сведениям из
Артуправления. Мы провели тайную проверку. Выяснилось, что некоторые старшие
офицеры завели привычку брать секретную документацию домой…
Шахов воскликнул:
– А что прикажете делать? Очень много работы.
Приходится заканчивать дома, по вечерам. Конечно, это нарушение…
Как странно: человек с тремя большими звездами на погонах
оправдывается перед прапорщиком, подумал Алексей.
Генерал Жуковский обладал слишком живым характером, чтобы
долго довольствоваться ролью пассивного слушателя. Он махнул князю: ладно, не
мучайтесь, я сам – и с удовольствием продолжил рассказ. Получилось совсем
удивительно, будто перед чахлой звездочкой отчитывается целое созвездие Большой
Медведицы.
– Проще всего было бы запретить эту опасную практику, и
дело с концом, но я распорядился иначе. – Владимир Федорович вкусно
улыбнулся. Считалось, что он похож на бульдога (его за глаза так и называли), но
сейчас генерал напоминал большого круглоголового кота, который приволок дохлую
мышь и очень собою горд. – Нужно ведь не только пресечь утечку, но и
установить источник. Это самое главное. Наши химики предложили тайно покрыть
документы неким составом, который реагирует на фотоблиц – как известно, без
вспышки документ качественно не снимешь. Результата долго ждать не пришлось.
Негласная проверка показала, что чертеж новой 76-миллиметровой пушки, с которым
работает подполковник Шахов, подвергся фотографированию. Ну а дальше продолжит
подполковник – сведения всегда лучше получать из первоисточника.
– Слушаюсь, ваше превосходительство… Позавчера я
вернулся домой в девятом часу. Работал с чертежом до полуночи. Прислуге в это
время входить в кабинет запрещается. Закончив работу, запер чертеж в сейф. У
меня дома сейф. Как у всех сотрудников управления, кому дозволено брать работу
домой.
Рассказ давался артиллеристу тяжело, и чем дальше, тем
труднее. Шахов все больше бледнел, смотрел вниз, но голосом не дрожал и не сбивался
– твердости этому человеку было не занимать.
– …Вот, собственно, всё, что случилось позавчера…
Поэтому, когда вчера меня вызвали на допрос, это было как гром среди ясного
неба… Я не мог объяснить, кто и когда мог сфотографировать чертеж. А когда
выяснилось, что… – Он издал странный квохчущий звук. – Прошу
извинить, господа. Сейчас продолжу. В горле что-то… Вы позволите, ваше
превосходительство?
Жуковский сам налил ему из графина и продолжил за
артиллериста:
– В общем, наши агенты провели обыск у господина Шахова
в кабинете. Установили, что сейф открывали только ключом, никаких следов взлома
или вскрытия. Тогда с помощью подполковника реконструировали детальный
хронометраж событий позавчерашнего вечера. Установили, что единственным
посторонним лицом, входившим в кабинет, когда чертеж еще не был помещен в сейф,
была дочь подполковника, девица двадцати двух лет.
Командир взглянул на Шахова, словно проверяя, справился ли
тот с нервами и может ли дальше рассказывать сам. Теперь Алеша начинал понимать
состояние этого немолодого и, очевидно, заслуженного офицера.
– Да, Алина принесла мне чаю… Должен сказать, что она
нечасто балует меня такими знаками внимания, и я всякий раз бываю очень рад…
Дочь вообще по вечерам редко дома… А тут была приветлива, даже мила. Мы славно
поговорили – она задержалась в кабинете, даже, представьте, отпивала из моего
стакана, – сказал Шахов и сам смутился. – Вам трудно понять, как
много для меня это значит… Ладно, неважно. Важно, что Алина оставалась в
кабинете, когда я отлучался, пардон, в уборную… Конечно, чертеж при этом в сейф
не запирал, в голову не пришло… Но мог ли я вообразить? – Подполковник
скрипнул зубами, сердито потер кулаком глаза. – Ради бога простите.
Расклеился, как баба.
