Она немного помолчала, а затем, сказала:
— Бедный папа. Бедные все мы. Мне так нравился дом в Миконосе... там было столько света, рядом сапфировое море... Папа говорит, что возвращенных денег не хватит, чтобы сохранить его. Говорит, что он отложил его продажу просто потому, что надеется... но ведь дело не просто в стоимости дома, есть еще расходы на содержание... мы платим два или три раза в год. Этот дом и прежде был для нас роскошью. — Она помолчала. — Это часть моего детства. Часть моей жизни.
— И Джузеппе отнял ее, — сказал я.
Она вздрогнула и в конце концов кивнула.
— Вы правы.
Мы выпили кофе со льдом. Время спокойно ползло себе.
— Я подумала о том, чтобы на следующей неделе "выступить на скачках.
В Брайтоне. Майк Ноланд выпускает там много лошадей, поскольку обычно тренирует их в Суссексе, а там живет много владельцев лошадей. Я могу поехать и поговорить с ним... показать ему, что я еще жива.
— А если я поеду с вами, — спросил я, — это ничего?
Она улыбнулась все еще наблюдающим за нами лошадям.
— Ничего.
— Когда?
— В среду.
Я подумал о расписании дежурств.
— Я улажу, — сказал я.
Джерри Клейтон с видом страдальца согласился подежурить за меня с четырех до полуночи, и я рано утром поехал в Ламборн за Алисией, задержавшись, только чтобы выпить кофе и выслушать бодрое напутствие от Попси перед трехчасовой поездкой в Брайтон.
— Меня бы подвезли, — сказала Алисия. — Вам незачем было делать такой огромный крюк.
— Конечно, — ответил я. Она вздохнула, но вроде бы не с сожалением.
— Полдюжины тренеров или жокеев поедут отсюда в Брайтон.
— Господь им навстречу.
— Так что меня все равно подвезут до дому.
Я искоса глянул на нее.
— Я повезу вас, если вы не дадите категорического отказа.
Она не ответила, просто улыбнулась. Мы поехали в Брайтон и по дороге разговаривали о многих вещах, для которых раньше не хватало душевного спокойствия, — о том, что нам нравится или не нравится, о различных местах, книгах и людях, о королях и капусте.
Я впервые видел ее в юбке, если, конечно, не считать той ночной рубашки, которую я натянул на нее, пока она была без сознания. Вид ее худенького нагого тела невольно встал у меня перед глазами. Честно говоря, приятное воспоминание. Для Брайтона она оделась в опрятное платье светло-кофейного цвета, а под короткими кудряшками сверкали большие золотые серьги.
Ее появление на ипподроме было встречено с ошеломляющей радостью каждый норовил обнять ее так, чтобы аж кости затрещали. Она много раз представляла меня, но никто не обращал на меня внимания. Все смотрели только на нее, с любопытством — но и с любовью, — пожирая ее глазами.
— Алисия! Как здорово!
— Алисия! Невероятно!
— Алисия! Чудесно... сногсшибательно... замечательно: чертовски здорово...
Ей нечего было сомневаться в том, что владельцы лошадей Майка Ноланда заметят ее возвращение. По крайней мере четыре пары с широкими улыбками заверили ее в том, что они просто горят желанием видеть ее в седлах их коней, как только она войдет в форму. Сам Майк Ноланд, крупный человек лет пятидесяти, сказал, что пора кончать возиться с конями Попси и поработать с его двухлетками. А в небрежных приветствиях проходящих мимо пестро разодетых жокеев слышалась искренняя радость.
— Привет, Алисия, как дела?
— Как поживаешь?
— Отлично, рад снова тебя видеть!
— Надевай сапоги, Ченчи!
Их откровенное товарищеское дружелюбие много для нее значило. Я видел, что дурные предчувствия, связанные с этим выездом, с каждой минутой исчезали, сменяясь уверенностью в том, что она вернулась домой. Но она все равно держала меня рядом, часто поглядывая на меня, словно проверяя, тут ли я, и не делала ни шагу без меня.
Самих скачек я, почитай, и не видел. Она тоже, поскольку вокруг так и теснились люди, желающие поговорить. День для меня оборвался сообщением, переданным по громкоговорителю после четвертого заезда.
— Мистер Эндрю Дуглас, прошу вас пройти в офис распорядителя скачек.
Мистер Эндрю Дуглас, прошу вас пройти в офис распорядителя скачек.
Алисия со встревоженным видом сказала, что покажет мне, где тут офис, и объяснила, что так почти всегда сообщают дурные новости.
— Надеюсь, что это... не о папе, — сказала она. — Попси вызвала бы вас так... чтобы не пугать меня...
Мы быстро пошли в офис распорядителя, отмахиваясь от непрекращающихся приветствий и улыбок. С каждым шагом Алисия все больше беспокоилась, но, когда мы прибыли, сам распорядитель отмел ее страхи.
— Мне очень жаль, мистер Дуглас, — сказал он мне, — но у меня для вас дурные новости. Не позвоните ли по этому номеру? — Он протянул мне листок бумаги. — С вашей сестрой случилось несчастье. Мне очень жаль.
— Ой! — тихо воскликнула Алисия, не зная, обрадоваться ей или испугаться, и я успокаивающе положил ей руку на плечо.
— Тут рядом есть телефон, — сказал распорядитель и показал на маленький отгороженный закуток в дальнем конце комнаты. — Позвоните по тому аппарату. Как я рад снова видеть вас, мисс Ченчи!
Она рассеянно кивнула и пошла за мной.
— Мне так жаль... — сказала она. Я покачал головой. У меня не было сестры. Номер на листке бумаги был телефоном офиса. Я набрал номер, и мне ответил Джерри Клейтон.
— Это Эндрю, — сказал я.
— Слава Богу. Мне тут пришлось наврать с три короба, прежде чем они раскачались вызвать тебя.
— Что стряслось? — Я изобразил соответствующее случаю волнение.
Он помолчал.
— Тебя могут подслушать?
— Да.
Сам распорядитель вполуха слушал меня, а Алисия так вообще в оба.
Два-три человека смотрели в мою сторону.
— Хорошо. Я и не ожидал комментариев. На пляже в Вест-Виттеринге похитили мальчика. Это где-то в часе езды от Брайтона по побережью. Давай дуй туда скорее и поговори с матерью. Ладно?
— Где она?
— В отеле в Брикуотере на Бич-роуд, бьется головой в стенку. Я пообещал ей, что через два часа мы ей кого-нибудь пришлем и займемся этим делом. Она не в себе, и толку от нее не добьешься. Мы получили звонок от Хоппи из «Ллойдз». Отец связался со страховой компанией и по цепочке дошел до нас. Он получил указания сидеть у телефона. Сейчас к нему едет Тони Вэйн.
Запишешь номер?
— Да, не бросай трубку. — Я нашарил ручку и какую-то бумажку. Давай.
Он продиктовал номер телефона отца ребенка.
