— Выпьете? — запоздало спросил он нас. Мы покачали головами.
— Я не стану платить этот выкуп, — ощетинился он. — Во-первых, я не могу. Лошадь все равно придется продать. Коню четыре года, он пойдет на племя. Мне не нужен агент, все уже устроено. Часть доли уже продана, но я вряд ли увижу хоть пенни. Как я уже говорил, у меня долги по бизнесу. — Он сделал большой глоток. — Вы также наверняка знаете, что лошадь для меня это разрыв между платежеспособностью и банкротством. Когда я купил ее однолетком, это был самый удачный день в моей жизни. — Он даже слегка надулся, мысленно похлопав себя по плечу, и мы увидели отголосок той гордости, с которой он, наверное, заказывал себе джин с тоником, подсчитывая свое состояние.
— Разве ваш бизнес, — спросил я, — общество с ограниченной ответственностью? Извините за вопрос.
— Нет:
— Чем вы занимаетесь? — небрежно спросил его Тони.
— Импортом. Оптовые поставки. Одно-два неверных решения... — Он пожал плечами. — Неприятные долги. Фирмы, задолжавшие мне, обанкротились.
Для фирмы моего уровня небольшой спад в деловой активности может причинить чертовский урон. Ординанд все покроет. Все приведет в порядок. Это мой капитал для будущей торговли. Ординанд — это же просто чудо. — Он яростно взмахнул рукой, словно отсекая что-то. — Будь я проклят, если уничтожу всю свою жизнь из-за этих чертовых похитителей!
Вот он и сказал, подумал я. Высказался вслух обо всем, что разъедало его душу с тех пор, как позвонила Миранда. Он не настолько любил своего сына, чтобы пойти ради него на жертву.
— Сколько стоит Ординанд? — бесстрастно спросил Тони.
— Они точно назвали. Если повезет, то шесть миллионов. Сорок акций на сто пятьдесят тысяч каждая. — Он отхлебнул, зазвенел лед.
— А сколько вам необходимо для того, чтобы подправить ваш бизнес?
— Это слишком личный вопрос!
— Если мы собираемся иметь с вами дело, мы должны знать, что допустимо, а что нет, — спокойно сказал Тони.
Неррити нахмурился, уставившись на свой ломтик лимона, но затем сказал:
— Четыре с половиной или что-то около этого поддержит мою платежеспособность. Пять покроет все долги. Шесть обеспечит мне прочное будущее.
Тони окинул взглядом перегруженную плюшем комнату.
— А как насчет дома?
Неррити посмотрел на нас так, словно мы были сущими детьми в смысле финансов.
— Тут каждый кирпич заложен, — отрезал он.
— А другие источники дохода?
— Будь у меня другие источники дохода, я уже все обратил бы в наличные.
Мы с Тони обменялись взглядами, затем Тони сказал:
— Думаю, мы можем вернуть вашего ребенка меньше чем за полмиллиона.
Мы, конечно же, нацелимся на сумму поменьше. Первое предложение — сто тысяч. Оттуда и начнем торговаться.
— Но они... они же сказали... они... — заговорил, заикаясь, Неррити.
— Лучше всего, — вступил в разговор я, — чтобы вы попали на страницы газет в Сити. Заявите в печати, что у вас не осталось ничего, кроме победителя в Дерби, для того, чтобы отделаться от судебных исполнителей.
— Но...
— Да, — перебил я. — Может, это ненормально для вашего бизнеса. Но ваши кредиторы будут уверены, что им заплатят, а похитители — что они ничего не получат. Когда они свяжутся с вами в другой раз, они запросят поменьше. Как только они осознают, что получат куда меньше, чем запросили в первый раз, они зацепятся за ваше предложение. Лучше что-то, чем ничего.
— Но они сделают больно Доминику...
Я покачал головой.
— Весьма сомнительно, особенно если они хотят в конце концов что-нибудь получить. Доминик — единственная их надежда на какой-нибудь барыш.
Живой и здоровый Доминик. Они в любом случае не станут уничтожать или подвергать опасности свой источник дохода, если будут уверены, что вы им заплатите. Потому, когда будете говорить с журналистами, постарайтесь, чтобы они поняли и напечатали, — что стоимости Ординанда есть некий предел.
Скажите, что лошадь покроет все ваши долги и что сверх этого останется только очень немного денег.
— Но... — снова начал он.
— Если вам трудно связаться с издателями в Сити, мы можем вам это устроить, — сказал я.
Он перевел взгляд с меня на Тони с неуверенностью командира, лишенного власти.
— Сможете? — спросил он.
Мы закивали.
— Прямо сейчас.
— Эндрю этим займется, — сказал Тони. — Он знает Сити. Собаку на этом съел у «Ллойдз». Он там наш человек. — Ни он, ни я не стали объяснять, какой мелкой работой я там занимался. — Наш Эндрю парень ловкий.
Неррити смерил меня взглядом. Я не стал снова надевать галстук, хотя и спустил закатанные брючины.
— Он слишком молод, — с пренебрежением заключил он.
Тони беззвучно рассмеялся.
— Да он стар, как пирамиды. Мы вернем вашего малыша, не волнуйтесь.
— Вы не подумайте, что я не люблю моего малыша, — ответил Неррити.
Ему было неудобно. — Конечно, я люблю его. — Он помолчал. — Только я редко вижусь с ним. Минут пять утром. А когда я прихожу домой, он уже спит.
По выходным... я работаю, хожу на скачки, навещаю приятелей по бизнесу. У меня нет времени на пустяки.
Да и желания тоже нет, поставил я диагноз.
— Миранда души в нем не чает, — сказал Неррити, словно это было пороком. — Так неужели пять минут за ним последить не могла? Уму непостижимо, как можно быть такой дурой!
Я попытался втолковать ему насчет настойчивости похитителей, но безрезультатно.
— Это она в первую очередь хотела ребенка, — проворчал Неррити. Я говорил ей, что это испортит ей фигуру. А она все долдонила, что ей одиноко. Разве не знала, как я живу, прежде чем выходить за меня замуж?
Знала, но с другой стороны, подумал я. Со стороны офиса, где его жизнь была куда более насыщенной, где у нее было занятие, чтобы заполнить жизнь.
— Короче, завели мы ребенка. — Он опять сокрушенно махнул рукой. А теперь... вот...
В этот момент приехала мать Миранды, а вскоре после этого я посадил Алисию в машину и спокойно поговорил в саду с Тони.
— Завтра, в четверг с утра, — сказал я. — Виттеринг местечко пляжное. Как думаешь, хорошо будет, если на берегу и сегодня, и завтра будут одни и те же люди?
— А тот супер в Чичестере согласится на это? — спросил Тони.
— Да, уверен.
— Я не собираюсь целый день просиживать задницу на этой гребаной гальке.
— Утром отлив, — сказал я. — Как насчет того, чтобы отвезти все это Иглеру на поезде, а я присоединюсь к тебе, как только позвоню в Сити?
