Он смотрел, не говоря ни слова. Когда я закончил, он бросил трубочку на землю, завернул крышечку и сунул бутылку в сумку. Затем снова окинул меня долгим, задумчивым, упорным взглядом и тут же ушел прочь.
Я сидел на глинистой земле и чувствовал себя таким жалким и слабым.
Черт побери, подумал я. Черт все это побери... Все дело во мне, думал я. В каждой жертве. Безнадежное чувство унижения, мучительное чувство вины за то, что я дал себя похитить.
В плену, голый, одинокий. Жизнь зависит от того, принесет враг еду или нет... Классические признаки синдрома надлома жертвы. Я вновь вспомнил учебное руководство. Пускай по чужому опыту я и знал, как что бывает, это не слишком-то помогало мне пережить нынешнее потрясение.
В будущем я запомню все, что мне говорили, не только головой, но каждой клеточкой тела. Если у меня будет это будущее.
Глава 19
Снова начался дождь. Сначала отдельные тяжелые капли, шлепались на мертвые листья, затем хлынул ливень. Я поднялся и стоял под дождем, как под душем. Вода намочила мне волосы, холодными струйками потекла по телу. Это было странно приятно.
Я снова немного попил, глотая воду не захлебываясь. Наверное, я очень экстравагантно смотрелся, стоя среди намокающей лужайки.
Мои древние шотландские предки шли в битву нагими, с одним только щитом и мечом, с гиканьем и ревом сбегая вниз с вересковых холмов, поражая души врагов страхом. Если эти древние горцы могли сражаться такими, как сотворила их природа, то и я смогу стойко выдержать этот день.
Интересно, а горцы, прежде чем идти на битву, не укрепляли ли дух ячменным самогоном? Думаю, это придавало им больше отваги, чем куриный бульон.
Дождь зарядил надолго, лил без перерыва. Только когда снова начало темнеть, он немного ослаб, но к тому времени земля вокруг дерева стала такой мокрой, что сидеть на ней было бы все равно что в грязевой ванне. И все же, простояв целый день, я сел. Если и завтра будет дождь, с мрачной насмешкой подумал я, то грязь смоет.
Снова наступила долгая холодная ночь, однако до гипотермии было еще далеко. Когда дождь кончился, моя кожа высохла. Наконец, несмотря ни на что, я снова уснул. Мокрый рассвет и еще пару часов после я провел в мрачных размышлениях, придет ли снова Джузеппе-Питер, — я умирало голоду. Он пришел. Как и прежде, появился неслышно, уверенно прошел сквозь лавровые заросли, в том же пиджаке, с той же сумкой.
Я встал при его приходе. Он ничего не сказал, Просто кивнул. На его прилизанных волосах лежала водяная пыль — влажность была процентов сто, хотя мелким дождем это нельзя было назвать. Он шел осторожно, выбирая путь среди луж. Сегодня вторник, подумал я.
Он опять принес бутылку бульона, на сей раз теплого, красновато-коричневого, с привкусом говядины. Я выпил его медленнее, чем вчера, более-менее уверенный, что и на сей раз он не отнимет бутылку. Он подождал, пока я закончу, выбросил трубочку, завернул крышку, как и в прошлый раз.
— Ты будешь на улице; — сказал он неожиданно, — пока я не приготовлю место в доме. Еще день. Или два.
Я был ошарашен. Мгновение спустя я спросил:
— Одежду бы...
Он покачал головой.
— Нет. — Затем, посмотрев на облака, сказал:
— Дождь чистый.
Я чуть было не кивнул. Движение было еле заметным, но он увидел.
— В Англии, — сказал он, — ты победил меня. А здесь я тебя победил.
Я ничего не сказал.
— Мне сказали, что это был ты — тогда, в Англии. Ты нашел мальчика.
— Внезапно он разочарованно пожал плечами, и я понял, что он до сих пор в точности не знает, как это было сделано. — Это твоя работа — выручать похищенных. Я не думал, что может быть такая работа, кроме как в полиции.
— Да, — безразлично сказал я.
— Ты никогда больше не победишь меня, — серьезно сказал он.
Он сунул руку в сумку и вынул мятую, потертую копию своего же собственного фоторобота. Когда он развернул ее, я понял, что это один из оригинальных отпечатков, из Болоньи.
— Это ты сделал этот фоторобот, — сказал он. — Из-за этого мне пришлось покинуть Италию. Я отправился в Англию. И в Англии опять появился этот рисунок. Всюду. Из-за этого я приехал в Америку. Теперь этот снимок и здесь, разве нет?
Я не ответил.
— Ты охотился за мной. Но я поймал тебя. Вот в чем различие.
Он был чрезвычайно доволен своими словами.
— Вскоре я буду выглядеть по-другому. Я изменюсь. Когда я получу выкуп, я исчезну. И на сей раз ты не пошлешь полицию арестовать меня. На этот раз я тебя остановлю.
Я не спрашивал как. Смысла не было.
— Ты похож на меня, — сказал он.
— Нет.
— Да... Но победителем буду я.
Всегда настает момент, когда враги начинают невольно уважать друг друга, хотя ненависть между ними остается неизменной и глубокой. Сейчас как раз и был такой момент — по крайней мере с его стороны.
— Ты сильный, — сказал он, — как и я.
На это у меня не было подходящего ответа.
— Всегда приятно одержать победу над сильным человеком.
Этого удовольствия я не собирался ему доставлять.
— Ты будешь запрашивать выкуп за меня? — спросил я.
Он спокойно посмотрел на меня.
— Нет.
— Почему? — спросил я, а сам подумал: зачем спрашивать, если не хочешь знать ответа?
— За Фримантла, — просто ответил он, — я получу пять миллионов фунтов.
— Жокейский клуб не заплатит пять миллионов.
— Заплатит.
— Моргана Фримантла не слишком любят, — сказал я. — Члены Жокейского клуба возмущаются по поводу каждого пенни, который он выжимает из них. Они будут мешкать, будут спорить, будут решать неделями, должны ли все они вложить одинаковую сумму или богатые должны дать больше. Они заставят тебя ждать... и каждый день, который тебе придется прождать, ты будешь рисковать попасться американской полиции. Американцы очень хорошо разбираются с похитителями... думаю, ты сам знаешь.
— Если хочешь есть, попридержи язык.
Я замолчал. После недолгой паузы он сказал:
— Я не думаю, что они заплатят ровно пять миллионов. Но в клубе около сотни членов. Они смогут выплатить по тридцать тысяч фунтов каждый, и я в этом уверен. Это три миллиона. Завтра утром ты сделаешь другую запись.
Скажешь им о последнем снижении суммы. За эту сумму я отпущу Фримантла. Если они не заплатят, я его убью, а заодно и тебя, и закопаю прямо здесь. Он ткнул в землю у меня под ногами. — Завтра ты наговоришь это на пленку.
— Хорошо, — ответил я.
