Тео заторопился к двери, когда судья произнес:
— Скажи, Тео. Ты думаешь, мистер Даффи виновен?
Тео остановился, повернулся и без колебаний ответил:
— Существует презумпция невиновности.
— Это и так ясно. А каково твое мнение насчет его вины?
— Я думаю, это сделал он.
Судья едва заметно кивнул, но не дал понять, согласен он с этим или нет.
— А вы? — спросил Тео.
Наконец-то появилась улыбка.
— Я справедливый и беспристрастный судья, Тео. У меня не должно быть предубеждений относительно вины или невиновности.
— Я так и думал, что вы это скажете.
— До завтра.
Тео открыл скрипучую дверь и выскочил из комнаты.
Миссис Харди стояла, положив руки на бедра, и буравила взглядом двух взволнованных юристов, которые требовали встречи с судьей. Все трое умолкли, когда Тео вышел из кабинета Гэнтри. Тео улыбнулся миссис Харди, торопливо пробегая мимо.
— Спасибо, — сказал он и исчез.
Глава 2
Поездка от здания суда до средней школы занимала пятнадцать минут, если ехать правильно и четко соблюдать правила дорожного движения. Обычно именно так Тео себя и вел, но сегодня он немного опаздывал. Он пронесся по Маркет-стрит против хода движения, запрыгнул на бордюр прямо перед автомобилем и промчался по парковке, проехал по всем возможным тротуарам и — самое серьезное нарушение — проскочил между двумя домами на Элм-стрит. Тео слышал, как кто-то кричал на него с крыльца, до тех пор пока не съехал на безопасную аллею, ведущую к учительской стоянке за школой. Он проверил часы — девять минут. Неплохо.
Он остановился у стоек близ флагштока, закрепил велосипед цепочкой и вошел в школу с толпой детей, которые только что выбрались из автобуса. Как раз звенел звонок, оповещавший о начале занятий в 8.40, когда он появился в классе и пожелал доброго утра мистеру Маунту, который не только преподавал основы государственного устройства, но и был его научным руководителем.
— Только что поговорил с судьей Гэнтри, — сообщил Тео, подойдя к учительскому столу, который был значительно меньше того, что он недавно видел в Доме правосудия. Кабинет гудел, в нем царил привычный утренний хаос. Все шестнадцать мальчиков сегодня пришли и, похоже, уже затеяли очередное представление — потасовку, сопровождаемую шутками и пинками.
— И?..
— Получил места первым делом сегодня утром.
— Великолепно. Отличная работа, Тео.
Мистер Маунт в конце концов навел порядок, отметил всех поименно, сделал несколько объявлений и через десять минут отправил мальчиков на первый урок — испанский с мадам Моник. В коридоре завязался неловкий флирт, когда мальчики на подходе к классам перемешались с девочками. Для занятий они «разделялись по половому признаку» в соответствии с новой методикой, внедренной умными людьми, которые отвечают за образование всех детей в городе. Зато представители двух противоположных полов могли собираться вместе в любых других случаях.
Мадам Моник была высокой темноволосой дамой из Камеруна, что в Западной Африке. Она переехала в Страттенберг три года назад, когда ее муж, тоже камерунец, устроился на работу в местном колледже, где преподавал языки. Она не была типичным для средней школы учителем, как раз наоборот. Как африканский ребенок, она выросла, говоря на бети, племенном диалекте, а также на французском и английском — официальных языках Камеруна. Ее отец был доктором и поэтому мог позволить себе отправить ее в школу в Швейцарию, где она выучила немецкий и итальянский. Испанский мадам Моник освоила в совершенстве, когда отправилась учиться в колледж в Мадриде. Сейчас она работала над русским и строила планы изучить китайский. Ее класс украшали огромные разноцветные карты мира, а ученики верили, что она побывала везде, и видела все, и может говорить на любом языке. Мир огромен, говорила она много раз, и многие жители других стран знают больше одного языка. Ученики сосредоточивались на испанском и подумывали о других языках.
Мама Тео уже много лет занималась испанским, и еще до школы он выучил немало простейших слов и фраз вместе с ней. Некоторые ее клиенты приезжали из Центральной Америки, и если Тео встречал их в кабинете, то не упускал возможности поговорить по-испански. Это всегда их умиляло.
Мадам Моник сказала ему, что у него есть способности к языкам, и он стал заниматься с еще большим усердием. Любопытные ученики часто просили ее «сказать что-нибудь по-немецки или по-итальянски». Она соглашалась, но прежде ученик, от которого поступила просьба, должен был встать и произнести пару слов на одном из этих языков. Ученики получали бонусные баллы, и это им очень нравилось. Большинство мальчиков в классе Тео знали пару дюжин слов на нескольких языках. Аарон, сын испанки и немца, был, безусловно, самым одаренным лингвистом. Но Тео твердо решил его догнать. После основ государственного устройства его любимым предметом был испанский, а мадам Моник лишь немного отставала от мистера Маунта в рейтинге его любимых учителей.
Сегодня, однако, Тео было сложно сосредоточиться. Проходили испанские глаголы — скучнейшее занятие для столь хорошего дня, и Тео унесся мыслями далеко-далеко. Он волновался, как Эйприл переживет ужасные минуты на свидетельской трибуне. Он и представить не мог, насколько это страшно, когда тебя заставляют выбирать одного из родителей. А когда ему наконец удалось выкинуть Эйприл из головы, он переключился на размышления о деле об убийстве и просто дождаться не мог вступительных речей юристов.
Большинство одноклассников Тео мечтали заполучить билеты на какой-нибудь важный спортивный матч или концерт. А Тео буквально жил важными процессами.
Вторым уроком была геометрия с миссис Гарман. Дальше последовала короткая перемена — ее провели на свежем воздухе, — потом все вернулись в класс к мистеру Маунту на самый интересный в этот день урок, по крайней мере по мнению Тео.
Мистеру Маунту было около тридцати пяти, и он когда-то служил юристом в одной гигантской фирме в небоскребе в Чикаго. Его брат был юристом. Его отец и дед работали юристами и судьями. Мистер Маунт же устал от долгих часов работы в офисе и чрезмерного напряжения и все-таки бросил это дело. Он оставил попытки заработать большие деньги, зато нашел нечто, приносившее ему гораздо больше удовлетворения. Он любил преподавать, и хотя до сих пор считал себя юристом, полагал, что школьный кабинет — место куда более важное, чем зал суда.
Поскольку он отлично знал право, его урок по основе государственного устройства часто проходил за обсуждением дел, давних, и текущих, и даже выдуманных, вроде «судов» по телевизору.
— Ну что ж, мужчины, — начал он, когда они расселись и успокоились. Он всегда называл их мужчинами, а для тринадцатилетних мальчиков нет лучшего комплимента. — Завтра я хочу, чтобы вы пришли в восемь пятнадцать. Мы поедем в Дом правосудия на автобусе и займем места заранее. Эта экскурсия одобрена директором, так что вас освободят от других занятий. Возьмите деньги на ленч, и мы поедим в «Паппис дели». Вопросы будут?
