Уайтекер находился в Вашингтоне по служебным делам в Лэнгли лет десять назад, когда Брокера знали все. Он помнил Джоэла Бэкмана как внушительную политическую фигуру, тратившую на поддержание своей завышенной репутации почти столько же времени, сколько и на обслуживание высокопоставленных клиентов. Он служил наглядным воплощением власти и денег, принадлежа к тем, кого называют «жирными котами», умеющими запугивать и льстить, а также швыряться деньгами ради достижения цели.
Поразительно, что делают с человеком шесть лет тюрьмы. Брокер изрядно похудел и в очках в оправе от Армани был неотличим от европейца. Начал отращивать бородку, в которой явственно проступала проседь. Уайтекер был уверен, что любой американец, войди он сейчас в «Лестрес», ни за что не узнает в этом человеке Джоэла Бэкмана.
Марко обратил внимание на мужчину за соседним столиком, который, пожалуй, посматривал в его сторону чуточку чаще, чем следовало, но не придал этому значения. Они болтали по-английски, что в «Лестресе» само по себе было не столь уж обычно. А вот поближе к университету в любой кофейне слышится многоязыкая речь.
Эрманно раскланялся, допив чашечку кофе. Через несколько минут ушел и Уайтекер. Пройдя несколько кварталов, он нашел интернет-кафе, куда когда-то заглядывал. Подключил к сети свой ноутбук, вышел в Интернет и отправил послание Джулии Джавьер в Лэнгли:
Квартира на улице Фондацца готова, нашего подопечного переселят туда сегодня. Понаблюдал за ним, когда он пил кофе с нашими друзьями. Не будь их, я бы его не узнал. Неплохо приспосабливается к новому образу жизни. Здесь все под контролем, каких-либо проблем не вижу.
* * *
Когда стемнело, у дома в центре улицы Фондацца остановился «фиат», из которого быстро выгрузили нехитрый скарб. Марко переселялся налегке, потому что имущества у него практически не было. Две сумки с одеждой да пакет с учебниками итальянского – и ничего больше. Войдя в новую квартиру, он прежде всего почувствовал, что в ней тепло.
– Это уже на что-то похоже, – сказал он Луиджи.
– Я переставлю машину. А вы пока осмотритесь.
Марко осмотрелся, насчитал четыре комнаты с приятной мебелью – ничего особенного, но колоссальный шаг вперед по сравнению с прошлым местом. Жизнь налаживалась – всего десять дней назад он сидел в тюрьме.
Луиджи быстро вернулся.
– Ну, что скажете?
– Беру. Спасибо.
– Не стоит благодарности.
– И людей из Вашингтона тоже поблагодарите.
– Кухню видели? – спросил Луиджи, повернув выключатель.
– Да, отличная. Надолго я здесь задержусь, Луиджи?
– Решения принимаю не я. Сами знаете.
– Догадываюсь.
Они вернулись в гостиную.
– Еще кое-что, – сказал Луиджи. – Во-первых, Эрманно будет ежедневно приходить сюда для занятий. С восьми до одиннадцати, потом с двух и до того часа, когда пожелаете остановиться.
– Замечательно. Только, пожалуйста, переселите юношу в приличную квартиру. Его жилье – позор для американских налогоплательщиков.
– Во-вторых, улица эта очень тихая. Приходите и уходите быстро, не вступайте в разговоры с соседями, не заводите знакомств. Помните, Марко, вы оставляете следы. Чем заметнее след, тем больше шансов, что вас найдут.
– Я слышал это уже раз десять.
– Выслушайте еще раз.
– Успокойтесь, Луиджи. Соседи меня не увидят, обещаю. Мне здесь нравится. Куда лучше моей тюремной камеры.
Глава 14
Заупокойная служба по Роберту Крицу состоялась в похожем на клуб мавзолее в шикарном пригороде Филадельфии, города, где он родился, но куда не приезжал по меньшей мере тридцать последних лет. Он умер, не оставив завещания или иных распоряжений, возложив на несчастную миссис Криц не только бремя доставки его останков из Лондона, но и решения относительно того, как с ними поступить.
Сын настаивал на кремации и довольно скромном захоронении в мраморном склепе, защищенном от непогоды. В эту минуту миссис Криц готова была согласиться на любой вариант. Семичасовой перелет через Атлантику (во втором классе) с останками мужа в багажном отсеке под ее ногами, в специальном ящике, предназначенном для транспортировки покойников, едва ее не добил. А затем еще и хаос в аэропорту, где ее никто не встретил и не избавил от неприятных хлопот. Чудовищная неприятность!
На службу пускали по приглашениям – это условие поставил экс-президент Артур Морган, не желавший кого-либо видеть после двухнедельного пребывания на Барбадосе. Если он и был опечален смертью друга всей своей жизни, то никак этого не показал. Он настолько дотошно вникал в детали похорон вместе с членами семьи Крица, что его уже хотели попросить не соваться не в свое дело. И дату похорон перенесли из-за Моргана. Порядок службы и поминания его тоже не устраивал. Он неохотно согласился произнести прощальное слово, хотя предупредил, что оно будет совсем кратким. Дело в том, что он недолюбливал миссис Криц, которая, впрочем, платила ему той же монетой.
Семье и немногим собравшимся друзьям казалась совершенно неправдоподобной версия о том, что Роберт Криц напился в лондонском пабе, а потом, кое-как выйдя на улицу, упал под колеса проезжавшей машины. Когда вскрытие показало изрядный уровень героина в крови, миссис Криц была просто ошеломлена и попросила протокол вскрытия запечатать и никому не показывать. О наркотике ничего не сказала даже детям. Она была абсолютно уверена, что ее муж никогда не прикасался к запрещенным наркотикам – пил он много, но об этом мало кто знал, – и преисполнилась решимости сохранить его доброе имя.
Лондонская полиция охотно согласилась припрятать протокол и закрыть дело. У детективов, разумеется, оставались вопросы, но дел было выше головы, да к тому же вдова хотела как можно скорее добраться до дома и оставить неприятности позади.
Служба началась в четверг в два часа дня – на этом времени тоже настоял Морган, чтобы успеть добраться на частном самолете в международный аэропорт Филадельфии, или Филли, как именуют свой город местные жители, – и длилась час. Пригласили восемьдесят два человека, пришли пятьдесят один, причем большинство – из любопытства поглазеть на экс-президента, а не ради прощания со старым другом. Заупокойную службу доверили протестантскому священнослужителю, принадлежащему к какому-то неопределенному направлению. Криц лет сорок не переступал порог церкви, если не считать свадеб и похорон. Перед священнослужителем стояла нелегкая задача оживить память о человеке, которого никогда не видел, и, хотя он отважно пытался это сделать, все потуги закончились провалом. Он прочитал отрывок из Книги Псалмов. Произнес молитву, которая бы равно годилась и для человека, глубоко верующего, и для серийного убийцы. Произнес слова утешения членам семьи, людям ему абсолютно не знакомым.
Вместо согревающего душу прощания получилось отпевание, холодное, как мраморные стены помещения. Морган, покрытый непристойным для февраля бронзовым загаром, попытался чуточку повеселить собравшихся смешными историями из жизни старого друга, но все равно у него был вид человека, который ждет не дождется, когда снова окажется на борту самолета.
