— Ну, кое-что, конечно, и выигрывает.
— Мы не пойдем с ним поздороваться?
— Нет. Зачем отвлекать его от дела?
— Когда ты виделся с ним в последний раз?
— Три, может быть, четыре месяца назад. — Последнее, чего мне хотелось в тот момент, так это наносить визит вежливости отцу. Меня уже охватывало вожделение, и не терпелось начать. Мы выехали за город и нашли неподалеку от местного шоссе гостиницу «Холидей Инн».
Глава 19
В пятницу утром Исав Раффин подошел ко мне в коридоре перед залом суда и поделился приятной новостью: трое из его сыновей — Эл, Макс и Бобби (Альберто, Массимо и Роберто) — были здесь, с ним, и хотели со мной познакомиться. Месяц назад, когда писал очерк о мисс Калли и ее детях, я говорил со всеми тремя по телефону. Теперь мы пожали друг другу руки и обменялись любезностями. Они вежливо поблагодарили меня за дружеское отношение к их матери и за добрые слова, которые я написал об их семье. Речь профессоров была мягкой, интеллигентной и такой же четкой, как у мисс Калли.
Сыновья прибыли накануне поздно вечером, чтобы оказать матери моральную поддержку. Исав за всю минувшую неделю лишь раз говорил с ней — каждый присяжный имел право на один телефонный звонок. Она хорошо держалась, но беспокоило высокое давление.
Мы поболтали еще немного и вместе с остальными зрителями двинулись в зал. Раффины сели прямо за мной, а спустя несколько минут мисс Калли, заняв свое место в ложе, привычно поискала взглядом меня и увидела сыновей. Ее улыбка была подобна вспышке молнии. Выражение усталости тут же исчезло из глаз.
Наблюдая за ней в процессе слушаний, я нередко видел гордость в ее взгляде. Она, чернокожая женщина, заседала в жюри присяжных вместе со своими согражданами и участвовала в суде над белым — такое в истории округа Форд случалось впервые. Замечал я в ее глазах и признаки тревоги, вполне объяснимой для человека, рискованно вступающего в неизведанные воды.
Теперь, в присутствии сыновей, лишь гордость светилась в ее взгляде, от страха не осталось и следа. Она даже сидела прямее, чем обычно, и, хотя ничто из происходившего в зале суда и прежде не ускользало от ее внимания, стала больше смотреть по сторонам, желая запечатлеть обстановку, в которой вскоре предстояло завершиться ее исторической миссии.
Судья Лупас объяснил присяжным, что на стадии определения наказания штат обратит их внимание на обстоятельства, отягчающие вину подсудимого, и постарается доказать необходимость смертного приговора. Защита, напротив, сосредоточится на смягчающих обстоятельствах. Судья полагал, что это не займет много времени. Была пятница, всем казалось, что суд длится уже целую вечность; и присяжные, и все клэнтонцы мечтали о том, чтобы Дэнни Пэджита наконец отправили куда следует и можно было вернуться к нормальной жизни.
Эрни Гэддис правильно уловил настрой аудитории. Он поблагодарил присяжных за справедливый вердикт и признался, что, с его точки зрения, никаких дополнительных доказательств не требуется. Преступление само по себе столь чудовищно, сказал он, что какие уж тут отягчающие обстоятельства. Он лишь попросил присяжных держать перед мысленным взором фотографию Роды в качалке на веранде мистера Диси и помнить описание ее ран, представленное патологоанатомом, а также не забывать об обстоятельствах, при которых она умерла. Но главное — помнить о детях. «Ради Бога, помните о ее несчастных детях», — драматически произнес окружной прокурор.
Будто кто-то мог забыть о них.
После этого Гэддис без лишнего пафоса потребовал смертной казни для подсудимого. Сделал краткий экскурс в историю, чтобы напомнить, почему мы, добропорядочные и принципиальные американцы, твердо уверены в необходимости столь суровой меры возмездия. Объяснил, что наказание — не только кара конкретного преступника, но и средство предупреждения новых преступлений. Процитировал Священное Писание.
За тридцать лет работы в судах шести округов, признался Эрни, он еще ни разу не встречался с преступлением, виновный в котором столь безоговорочно заслуживал бы смертной казни. Наблюдая за лицами присяжных, я не сомневался, что он получит то, чего требовал.
В заключение прокурор напомнил присяжным, что каждого из них выбрали в жюри лишь после того, как они заверили суд, что при любых обстоятельствах сумеют исполнить требование закона, и зачитал выдержку из кодекса, в которой говорилось, в каких случаях закон предусматривает смертную казнь.
— Штат Миссисипи доказал вину подсудимого, — заключил он, захлопнув толстый зеленый свод законов. — Вы признали Дэнни Пэджита виновным в изнасиловании и убийстве. Закон требует в этом случае смертной казни, и ваш долг выполнить требование закона.
Завораживающее представление Эрни длилось всего пятьдесят одну минуту — я старался все хронометрировать, — и, когда оно закончилось, я уже знал, что жюри готово приговорить Пэджита к смерти даже не один, а два раза.
По словам Бэгги, когда речь шла о преступлении, карающемся смертной казнью, подсудимый, на протяжении всего процесса не признававший свою вину, но осужденный присяжными, обычно вставал и каялся в преступлении, причастность к которому отрицал.
— Они умоляют, плачут, — рассказывал Бэгги, — устраивают целый спектакль.
Но катастрофа, которую сам себе устроил накануне Пэджит, исключала какое бы то ни было его обращение к жюри. Поэтому Люсьен вызвал на свидетельское место его мать, Летти Пэджит. Это была женщина, разменявшая шестой десяток, миловидная, с седеющими коротко стриженными волосами, в черном платье — словно уже надела траур по сыну. Люсьен проводил ее на место, поддерживая под руку, и она прерывающимся голосом начала свою речь, совершенно очевидно до последней паузы, до мельчайших нюансов интонации написанную ей адвокатом. Вот ее Дэнни, маленький мальчик, который каждый день после школы отправляется на рыбалку. Вот он сломал ногу — выпал из шалаша на дереве. Вот он получает грамоту на конкурсе по правописанию в четвертом классе. С ним не было никаких хлопот, никаких. Да, в сущности, и потом, когда он повзрослел, с ним не было хлопот, он доставлял только радость. Два его старших брата вечно попадали в какие-нибудь истории, Дэнни — никогда.
Речь свидетельницы была такой глупой и так шита белыми нитками, что граничила с фарсом. Но в жюри сидели три матери — мисс Калли, миссис Барбара Болдуин и миссис Максин Рут. Люсьен надеялся разжалобить хотя бы одну из них. Собственно, только одна и была ему нужна.
Разумеется, вскоре миссис Пэджит уже обливалась слезами. Она никогда не поверит, что ее сын совершил столь ужасное преступление, но, если присяжные думают иначе, она постарается смириться с их решением. Пусть они только не отнимают у нее сына. Зачем убивать ее мальчика? Что обретет мир, если его казнят?
Ее боль была неподдельной. Трудно смотреть на бурное проявление такого горя. Какое нормальное человеческое существо не посочувствует матери, которая вот-вот потеряет сына! В конце концов миссис Пэджит, содрогаясь от рыданий, закрыла лицо руками и уронила голову. Люсьен не спешил помогать ей сойти со свидетельского места. То, что начиналось почти как фарс, закончилось душераздирающей драмой, заставившей большинство присяжных потупить взгляд.
