Исав был подавлен, настроение не улучшилось и после того, как мы вошли внутрь. В доме, как всегда, витал аромат какого-то вкусно приготовленного мяса, которое мисс Калли жарила в духовке. На сей раз это оказался кролик.
Обнимая мисс Калли, я понял: случилось что-то плохое. Исав взял со стола конверт.
— Это призывная повестка Сэму. — Он бросил ее мне через стол и вышел из кухни.
За обедом говорили мало. Хозяева были расстроены, озабочены и чувствовали себя не в своей тарелке. Исаву порой казалось, что Сэму следовало бы с честью исполнить любой долг, какого требует от него страна. У мисс Калли однажды уже было ощущение, будто она потеряла Сэма. Второй раз она бы этого не перенесла.
Вечером я позвонил Сэму и сообщил ему плохую весть. Он находился в Толедо, приехал на несколько дней погостить у Макса. Мы проговорили больше часа. Я был уверен, что он ни в коей мере не обязан отправляться во Вьетнам. К счастью, Макс разделял мою точку зрения.
В течение следующей недели я потратил несколько часов на телефонные переговоры с Сэмом, Бобби, Элом, Леоном, Максом и Марио — мы обсуждали, что делать Сэму. Ни он сам, ни его братья не считали войну справедливой, но Марио и Эл были твердо уверены, что нарушать закон не следует. Я в этой компании играл роль самого убежденного голубя мира, Бобби и Леон находились где-то посередине. Сэм вертелся, как флюгер на ветру, он менял свое мнение чуть ли не каждый день. Решение в любом случае требовало от парня большого мужества, и чем дальше, тем больше времени он уделял разговорам именно со мной. Тот факт, что он уже два года был в бегах, оказался на руку.
После двух недель нравственных метаний Сэм ушел в подполье и вынырнул в Онтарио. Как-то вечером он позвонил мне за мой счет и попросил передать родителям, что жив-здоров. На следующий день с утра пораньше я отправился в Нижний город и сообщил Исаву и мисс Калли, что их сын принял самое разумное решение в своей жизни.
Им казалось, что Канада — это где-то за тысячи миль от них. Гораздо ближе, чем Вьетнам, заверил их я.
Вторым нанятым мной для реконструкции дома Хокутов подрядчиком был мистер Лестер Кламп из Шейди-Гроув. Мне его энергично рекомендовал Бэгги, который, разумеется, точно знал, как перестраивать дома. Стэн Аткавадж тоже одобрил кандидатуру мистера Клампа, а поскольку именно Стэн дал мне сто тысяч под залог, я его послушался. Первый подрядчик просто не появился, и, когда я после трех дней ожидания позвонил ему, телефон оказался отключенным. Я счел это дурным знаком.
Мистер Кламп со своим сыном Лестером-младшим, несколько дней побродив по дому, пришли в ужас от предстоящего объема работ и сообщили мне, что, если кто-то, особенно я, будет их торопить, ремонт превратится в сплошной кошмар. Они работали не спеша, методично, даже разговаривали медленнее, чем большинство жителей округа Форд, и через некоторое время я понял: все, что делают они, делают «на второй скорости». Вероятно, я совершил ошибку, поведав им, что обитаю во вполне приемлемой для жилья части поместья: мастера усвоили, что я не останусь на улице, если они не поторопятся.
У Клампов была репутация людей непьющих и обычно заканчивающих работу в срок. Благодаря этому они занимали позицию на самой вершине корпорации ремонтников-реконструкторов.
После нескольких дней чесания в затылках и ковыряния гравия мысами туфель мы пришли к соглашению, что я буду платить им за работу и стройматериалы понедельно и прибавлять десять процентов за «накладные расходы»; я очень надеялся, что не останусь в убытке. Через неделю беспрерывной ругани с Гарри Рексом я заставил-таки его составить контракт, зафиксировавший эти условия. Поначалу он отказывался и награждал меня всякими нелестными прозвищами.
Клампам предстояло начать с расчистки и перепланировки, потом перейти к ремонту крыши и веранд. Когда это будет сделано, решили мы, нужно будет сесть и выработать план дальнейших действий. В апреле 1972-го работы начались.
Минимум один из Клампов каждый день приезжал руководить бригадой рабочих. Первый месяц они потратили на то, чтобы очистить дом от многочисленных представителей флоры и фауны, десятилетиями его населявших.
* * *
Через несколько часов после окончания школьного выпускного вечера дорожный патруль штата остановил машину, набитую выпускниками. Машина была завалена банками с пивом, и патрульный, новичок, недавно окончивший полицейскую школу, где их натаскивали на подобные вещи, учуял специфический запах. Наркотики проложили себе путь и в округ Форд.
В машине нашли марихуану. Шестерых выпускников обвинили в хранении наркотиков и во всех прочих правонарушениях, какие только смогла придумать полиция. Город был шокирован: как невинная маленькая община могла подхватить эту заразу? Как остановить ее? Я написал по этому поводу сдержанную статью: незачем было сурово сечь шестерых хороших ребят за то, что те совершили ошибку. Я процитировал шерифа Мередита, который сказал, что его служба будет действовать решительно, чтобы «выкорчевать сам корень зла» из нашего общества. «Здесь вам не Калифорния», — добавил он.
Что характерно, все клэнтонцы немедленно бросились искать наркодилеров, хотя никто толком не представлял себе, как они выглядят.
Поскольку полицейские находились в состоянии повышенной боевой готовности и ничего не желали сильнее, чем задержать еще одного наркомана, четверговый покер был перенесен в другое место, подальше от города. Бабба Крокет и Даррел Редке жили в обшарпанной хибаре вместе с еще одним ветераном по имени Олли Хиндс, который в покер не играл. Свое жилище они называли «лисьей норой». Оно пряталось в лощине в глубине леса, там, где проселок упирался в тупик. Эту дорогу и в ясный солнечный день было трудно найти.
Олли Хиндс страдал всеми формами посттравматического военного, а возможно, и довоенного синдрома. Он был родом из Миннесоты, служил вместе с Баббой и вместе с ним прошел через ад войны: был ранен, горел, побывал в плену, бежал и, наконец, был демобилизован и отправлен на родину, когда армейский психиатр пришел к выводу, что ему требуется серьезное лечение. Судя по всему, никакого лечения он не получил. Когда я впервые увидел Олли, он был без рубашки, вся грудь и спина в шрамах и татуировках, а взгляд — остекленевший. Впрочем, скоро я убедился, что взгляд у него таким был всегда.
Я порадовался тому, что он не играет в покер. Стоило бы ему получить пару плохих сдач — и он наверняка мог бы схватить свою «М-16»
[19]
, чтобы сравнять шансы. Поимка ребят с наркотиками и реакция города на происшедшее были в этой компании предметом насмешек и издевательств. Их смешило, что люди вели себя так, будто до этих шестерых подростков никто вообще не употреблял наркотик и будто округ вдруг оказался в состоянии острого кризиса. С нечеловеческой прозорливостью и суровостью клэнтонцы возлагали ответственность за чуму наркомании и нелегальной торговли наркотиками на северян.
Никсон заминировал бухту у Хайфона и яростно бомбил Ханой. Я затронул эту тему, чтобы понаблюдать за их реакцией, но в тот вечер война мало занимала приятелей.
