– Не обращайте на меня внимания, господа. Я как Робинзон
Крузо после необитаемого острова, истомился по умным людям.
В дискуссии, распалившейся возле камина, участвовали трое:
кавалергард, седобородый господин в мундире медицинского генерала и лысый, с
шишковатым черепом господин, про которого скользнувшая мимо Верейская шепнула:
«Это Зайцевич, тот самый».
Зайцевича, шумно известного депутата крайне правой, Базаров,
хоть и сибиряк, конечно, знал. Про генерала (имя которого ему ничего не
говорило) скоро догадался, что тот из штата лейб-медиков августейшего
семейства. Кавалергард был просто кавалергард, ничего особенного.
Удивительной Емельяну Ивановичу показалась тема разговора.
– Что-то такое я про этого Григория-Странника слышал, –
сказал он минут через пять, выйдя из роли слушателя, – однако все же не
верится. Чтоб мужик в поддевке снимал и назначал министров? Не может того быть!
Газетные небылицы.
– Я газет, простите, не читаю, – отрезал гвардеец. – У меня
иные источники. Мой однополчанин, флигель-адъютант, собственными глазами видел
на столе у царицы список. Там все министры, члены Государственного Совета,
сановники. Поделены на два столбика. Над одним написано «Наши», над другим «Не
наши». «Наши» – это кто за Странника. А министров, которые «не наши», немка с
должности гонит.
– Министров? Из-за мужика? – усомнился новый человек.
– Что министров! Немка Григорию при всех руку целует! И,
болтают, не только руку. Государь давеча георгиевским крестом себя наградил,
носит – не снимает, так солдаты знаете, что говорят? Царь с Егорием, а царица с
Григорием. Вот до какого позора Русь-матушка докатилась!
– Вранье, не верю, – покачал головой упрямый сибиряк.
– А вы у профессора спросите. Он в Царском часто бывает. И с
жуликом этим знаком, имел счастье общаться. Что скажете, ваше
превосходительство?
Врач, однако, был менее категоричен.
– Насчет любовных шашней, разумеется, чушь и глупистика.
Императрица бесконечно добродетельна. Ей в голову не приходит, что ее
благоговейная любовь к Страннику может быть кем-то превратно истолкована. Да и
насчет «жулика» – м-м-м, не знаю. Тут всё не так просто. Я осматривал этого
субъекта, по просьбе ее величества. Весьма необычный индивид. У него редкая
форма эпилепсии, которая иногда бывает у кликуш, у юродивых, у так называемых
ясновидящих. То, что эти больные обладают необычными способностями, –
установленный, хоть и не изученный наукой факт. Факт также и то, что Странник
может останавливать кровотечение у наследника. Я сам был свидетелем.
Седобородый пожал плечами и хотел что-то прибавить, но
депутат запальчиво воскликнул:
– Плевать я хотел на чудеса! И на то, какой там любовью
любит эту грязную скотину царица, мне тоже плевать! Но чертов Странник служит
немецким интересам, все знают!
Судя по выражению лица Емельяна Ивановича, он-то этого не
знал и очень заинтересовался.
– Каким же образом?
Зайцевич стукнул по полу тростью. После объявления войны он
пошел добровольцем, был комиссован по ранению и ходил в защитном френче – без
погон, но с белым крестиком на груди.
– Нудит и царю, и царице, что надо-де с германцем скорей
замиряться, иначе пропадет Расея. – Депутат передразнил простонародный говор
ненавистного «чудотворца». – Не надобна-де нам эта война, знамения ему на сей
счет всякие являются, одно страшней другого. А дура-императрица слушает, всему
верит. И государю по ночам, поди, кукует: «Ах, Страннику было видение! Ах,
Странник желает положить конец кровопролитию!»
– Насколько мне известно, многие простые люди не понимают,
ради чего они должны терпеть лишения и умирать. Этот человек говорит голосом
народа, – сказал Базаров, показывая всем видом, что сам-то он с этим голосом ни
в коем случае не согласен.
– Вот им, вот! – Зайцевич затряс у собеседников перед носом
сложенной дулей. На него заоглядывались. – Не будет этого! Москву спалим, как в
восемьсот двенадцатом! За Урал отступим, но оружия не сложим! Победим германца
если не штыком, то измором, просторами нашими!
– А стоят ли Босфор с Дарданеллами сожженной Москвы? –
вздохнул профессор. – Миллионов трупов, калек?
Депутат рубанул воздух:
– Стоят. Тут вопрос вот в чем: быть России великой державой
или нет. А страна у нас такая, что если у нее величие отобрать, то и России не
останется. Прах один. Мы – не государство, мы идея. Третий Рим, а четвертому не
бывать! Если мы не готовы пожертвовать столицей, имуществом, своими жизнями, то
нечего в драку лезть. А коли полезли – шалишь, обратного хода нету!
Его слушали во всем салоне. Сочувственно. Недаром Зайцевич
слыл одним из сильнейших ораторов Государственной Думы. В его речи
чувствовалась решимость и сила.
Даже липовый Емельян Иванович, увлекающаяся натура, на миг
ощутил неудержимый порыв засесть за Уралом с дубиной народной войны в руках.
Беда у них тут вот в чем, подумал он. Крайне правые и крайне
левые мускулисты, задиристы, а посередине топчутся мягкотелые и дряблые.
Раздерут Расею-матушку надвое. Поскорей бы уж…
По лицу героя-прапорщика скользнуло выражение, плохо
сочетавшееся с легендой о рубахе-молодце из сибирской глубинки.
Произошло это маленькое, никем не отмеченное превращение вот
из-за чего.
Хозяйка, минуту назад вышедшая встречать кого-то в прихожую,
вернулась в сопровождении приятной дамы и крепкого лобастого военного с
серебряными свитскими аксельбантами.
Вот и он
Если не ошибаюсь, это генерал Жуковский? – спросил Емельян
Иванович. – Очень кстати, мне нужно с ним поговорить.
Подождав, пока военный перемолвится словом с несколькими
подошедшими к нему гостями, Базаров поймал взгляд Лидии Сергеевны и показал на
зажатую у него под мышкой папку. Княгиня кивнула, поманила сердечного друга
пальцем.
Представила:
– Вольдемар, это мой очень близкий и дорогой друг господин
Базаров. Ему я обязана тем, что жива и нахожусь здесь.
– Жуковский, Владимир Федорович, – приветливо сказал
начальник всей российской разведочно-контрразведочной службы, крепко пожимая
руку новому знакомому.
В дверях застыл жандармский ротмистр в очках, не делая
попытки войти в гостиную. Он внимательно смотрел на Базарова. Адъютант или
порученец, догадался Емельян Иванович. А в подъезде наверняка охрана осталась.
Это ничего, это сколько угодно.
– Читал-читал. Впечатлительно. Вас уже попросили написать
рапорт о немецком лагере? Подобные сведения нам важны, – говорил генерал. На
румяного бородача смотрел с любопытством и симпатией.
– Конечно, написал. Во всех подробностях. С перечислением
офицеров, которые были в моем бараке. Но я, ваше превосходительство, хочу
поговорить о другом. Тут дело государственного значения…
