Под жестким контролем Марвина Драмма все репортеры плотно сгрудились на небольшом участке под табло в противоположном конце зала, их огородили рядом раскладных стульев, связанных желтой полицейской лентой. Внушительных размеров чернокожие в темных костюмах стояли за лентой и следили за журналистами, которым строго-настрого приказали не издавать ни звука. Ослушание было чревато тем, что нарушителя выведут из зала и, не исключено, изобьют на стоянке. Семья, как, впрочем, и весь город, неимоверно устала от журналистов.
Роберта настояла на том, чтобы гроб был закрыт. Она не хотела, чтобы последнее впечатление о Донти у пришедших сложилось после того, как они увидят его безжизненное тело. Понимая, что проститься с ним захотят многие, она желала оставить в их памяти его улыбку.
В 13.20 зал заполнился, двери закрыли. Хор замолчал, и на подиум вышел преподобный Джонни Канди.
— Мы собрались здесь, чтобы возрадоваться жизни, а не оплакать смерть, — произнес он. Фраза прозвучала оптимистично, и по залу пронеслось дружное «аминь», однако оно не развеяло скорбь, которую вызывает потеря, потому что причиной скорби были гнев и несправедливость.
Первую молитву прочитал преподобный Уилбур Вудс — белый пастор Первой объединенной методистской церкви Слоуна. Седрик Драмм направил ему приглашение на церемонию прощания, которое тот с благодарностью принял. Молитва была чудесной, в ней говорилось о любви, прощении и, главное, о справедливости. Угнетенные не вечно будут страдать. Причинившие несправедливость рано или поздно испытают ее на себе. Голос преподобного Вудса звучал негромко, но проникновенно, и его слова немного успокоили собравшихся. Вид белого пастора на подиуме с воздетыми вверх руками и закрытыми глазами, его прямодушие и открытость чуть успокоили боль, пусть и ненадолго.
Донти никогда не говорил о своих похоронах. Поэтому музыку, выступающих и саму процедуру прощальной церемонии выбрала его мать, которая хотела подчеркнуть глубокую веру всех членов их семьи в Господа. Донти утверждал, что больше не верит в Бога, но Роберта так не думала.
Хор запел «Стал я ближе к Тебе», и многие не смогли сдержать слез. От прилива эмоций кто-то лишился чувств, кто-то зарыдал в голос, а когда все немного успокоились, выступили еще двое. Первым был молодой доктор, игравший с Донти в одной команде. Вторым — Робби Флэк. Когда Робби вышел к подиуму, все как по команде поднялись и устроили ему сдержанную овацию. На церковной службе аплодисменты и крики не приветствовались, но иногда даже самые строгие правила можно нарушать. Робби долго стоял, успокаивая людей и вытирая слезы признательности. Он так и не смирился с тем, что не смог устранить саму причину, по которой собрались здесь все эти люди.
Для человека, который в последние дни объявил войну всему миру и подал иски на всех, кто не позволил ему добиться справедливости и оправдания Донти, его выступление было удивительно кротким. Флэк никогда не понимал разговоров о любви и всепрощении, а всегда стремился к возмездию. Но сейчас он инстинктивно чувствовал, что здесь не время и не место проявлять свои бойцовские качества, а нужно выступить в несвойственном для него образе. Он начал с рассказа о том, как Донти сидел в тюрьме, как часто они виделись, и даже немного развеселил собравшихся, пересказав описание Донти, как их там кормили. Он прочитал два письма Донти, и даже в них нашел забавные моменты, которые вызвали улыбки. Закачивая выступление, Робби описал их последнюю встречу.
— Последним желанием Донти было следующее: в тот день, когда станет известна правда, когда убийца Николь будет опознан, когда имя Донти Драмма будет окончательно очищено от обвинений, пусть все родные и друзья соберутся на могиле и устроят настоящий праздник. Пусть весь мир узнает, что Донти Драмм невиновен! Донти, мы устроим этот праздник!
Четырнадцатилетний сын Седрика Эмитт прочитал письмо от семьи — длинное и трогательное прощальное послание к Донти — и сделал это с удивительной выдержкой. Потом исполнили еще один гимн, и преподобный Канти произнес часовую проповедь.
Кит и Дана смотрели церемонию похорон по кабельному каналу в доме тещи в Лоренсе, штат Канзас, где прошло детство пастора. Отец Даны уже умер, а мать вышла на пенсию в должности профессора Канзасского университета, где она преподавала бухгалтерский учет. Отправив детей в школу, Кит и Дана решили сесть в машину и уехать на день из города. Вокруг церкви дежурили репортеры, телефоны не умолкали. На первой полосе утренней газеты Топеки была размещена фотография пастора в обществе Робби, Марты и Аарона, и Кит уже устал от всеобщего внимания и вопросов. К тому же его беспокоило, что Бойетт, остававшийся на свободе, продолжал интересоваться его женой, и он не хотел оставлять ее одну.
Билли, его теща, предложила накормить их обедом, на что супруги тут же дали согласие. Наблюдая за похоронами, Билли то и дело повторяла:
— Не могу поверить, что ты там был, Кит.
— Я и сам не могу в это поверить, — отвечал он. Это было так далеко и так давно, но стоило Киту закрыть глаза, как он ощущал запах дезинфекции в камере, где Донти ожидал казни, и слышал судорожное дыхание членов его семьи, когда распахнулись занавески и они увидели его на каталке с трубками, уже подсоединенными к венам.
Кит смотрел, как тепло все приветствовали Робби, и к его глазам подступили слезы, которых он не смог сдержать, когда племянник Донти зачитывал прощальное послание. Впервые после возвращения пастору захотелось снова оказаться в Техасе.
Донти похоронили на склоне длинного пологого холма Гринвудского кладбища, где в основном покоились покинувшие мир чернокожие жители Слоуна. После обеда небо затянуло облаками и резко похолодало. Последние пятьдесят ярдов нести гроб было особенно трудно. Траурное шествие возглавляла команда барабанщиков, отбивавших четкий ритм, гулко разносившийся во влажном воздухе. Родственники шли за гробом, пока его осторожно не поставили на два покрытых бархатом стула возле могилы. Все собрались вокруг натянутого пурпурного погребального тента. Преподобный Канти произнес несколько прощальных слов и прочитал выдержки из Священного Писания, после чего гроб с телом Донти опустили в могилу, вырытую рядом с могилой отца.
Прошел час, и люди стали расходиться. Роберта с семьей задержались под тентом. Они молча наблюдали, как на крышку гроба падает земля. Робби остался с ними до самого конца, хотя и не был членом семьи. Кроме него, посторонних не было.
В среду в семь вечера состоялось закрытое заседание городского совета Слоуна, на котором решалась судьба детектива Дрю Кербера, которого известили об этом, но не пригласили. Двери заперли, и в зале находились только шесть членов совета, мэр, прокурор города и секретарь. Единственный чернокожий член совета мистер Варнер сразу потребовал немедленно уволить Кербера и единогласно осудить позицию, которую они как члены совета заняли при разбирательстве дела Донти Драмма. Тут же стало ясно, что никакого единодушия проявлено не будет. После непростого обсуждения было решено временно воздержаться от каких бы то ни было резолюций. Решение таких деликатных вопросов требовало взвешенного подхода.
