Беттс мастерски сыграл на эмоциях и завел толпу. В заключение он постарался снять напряжение и призвал не нарушать порядок и не выходить на улицы вечером ни сегодня, ни завтра.
— Насилием мы ничего не добьемся, — предупредил он. Закончив, он представил преподобного Канти — пастора Вефильской африканской методистской церкви, прихожанами которой Драммы были на протяжении более двадцати лет. Преподобный Канти начал с чтения послания от членов семьи. Они благодарили за поддержку. Они оставались твердыми в вере и молились, уповая на чудо. Роберта Драмм держалась, как могла. Она собиралась присутствовать на казни и пробыть там до самого конца. Затем преподобный попросил тишины и прочитал длинную и трогательную молитву, которая началась с выражения сострадания по отношению к родным Николь Ярбер, пережившим кошмар потери невинного ребенка. Совсем как семья Драмм. Он поблагодарил Всевышнего за дар жизни и обещание прощения всем людям. Он поблагодарил Господа за его заветы, самыми важными из которых являлись десять заповедей, включавших «Не убий». Он помолился за «других христиан», которые читают такую же Библию, но искажают ее и используют как оружие для убийства. «Прости им, Отец наш, ибо не ведают они, что творят».
Канти долго репетировал выступление и прочитал молитву медленно, делая в нужных местах паузы и не сверяясь с текстом. Толпа вторила ему и раскачивалась, дружно произнося «аминь». Эта молитва больше напоминала речь, и Канти наслаждался каждым ее моментом. Помолившись за справедливость, он перешел к молитве о мире, но не о том мире, что не приемлет насилия, а о мире, который должен установиться в обществе, где молодых афроамериканцев бросают в тюрьмы, где их казнят чаще, чем представителей других рас, где преступления, совершенные чернокожими, считаются более тяжкими, чем такие же, но совершенные белыми. Он молился за милосердие, прощение и силу. Как часто бывает со священниками, Канти слишком увлекся, и интерес собравшихся к его речи начал ослабевать, однако он снова вернул всеобщее внимание, переключившись на молитву за Донти, «нашего гонимого брата», молодого человека, которого вырвали из семьи девять лет назад и бросили в «адскую бездну», из которой ни одному человеку не удалось выбраться живым. Девять лет без семьи и друзей, девять лет взаперти, как животное в клетке. Девять лет заключения за преступление, совершенное кем-то другим…
Из окна маленькой библиотеки с книгами по праву судья Элиас Генри наблюдал за происходящим и слушал. Во время молитвы толпа внимала священнику и вела себя спокойно, но явно ощущавшееся напряжение пугало судью.
На протяжении десятилетий в Слоуне не наблюдалось особых волнений на расовой почве, и в глубине души судья считал, что в немалой степени в этом была и его заслуга. Пятьдесят лет назад, когда он только начинал как адвокат и с деньгами было совсем плохо, он подрабатывал написанием статей для популярного еженедельника «Слоун дейли ньюс», который тогда читали все. Теперь это издание выходило ежедневно, но читателей заметно поубавилось, и оно едва сводило концы с концами. В начале шестидесятых газета была одной из немногих в Восточном Техасе, открыто признававшей, что значительную часть населения составляли афроамериканцы. Элиас Генри писал об истории чернокожих, об их спортивных командах, и хотя эти статьи принимались не очень хорошо, однако открыто их не осуждали. Он в простой и доступной форме рассказал, в чем именно заключалась суть дела «Оливер Браун и другие против Совета по образованию Топеки»
[15]
и подверг критике школьную сегрегацию в Слоуне и округе Честер.
Благодаря растущему влиянию Элиаса и вследствие ослабления здоровья владельца газеты редакция выступила в поддержку избирательных прав афроамериканцев, а также за равенство оплаты труда и достойное жилье для чернокожих. Аргументы Генри были убедительными, доводы — вескими, и читатели постепенно осознали, что он намного умнее их. В 1966 году он купил газету и десять лет владел ею. Элиас Генри стал опытным адвокатом и авторитетным политиком, пользовавшимся заслуженным уважением. Многие белые не разделяли взглядов Элиаса, но не решались открыто бросить ему вызов. Когда школы в конце концов стали общими, а многолетняя разъяснительная работа Элиаса Генри дала плоды, сопротивление белых в Слоуне постепенно ослабло.
После избрания судьей он продал газету и спокойно, но уверенно отправлял правосудие, которое отличалось жесткостью к жестоким, строгостью к тем, кто этого заслуживал, и участием к случайно оступившимся. Поражение на выборах, когда Элиаса Генри обошла Вивиан Грей, обернулось для него нервным расстройством.
Будь он судьей, Донти Драмма ни за что бы не признали виновным. Генри бы сразу узнал об аресте. Он бы изучил признание и обстоятельства, при которых оно было сделано, и пригласил Пола Коффи на беседу с глазу на глаз в свой кабинет, где однозначно дал бы понять окружному прокурору, что дело развалится в суде. Признание было неконституционным и присяжным представлено не будет. «Продолжай искать, Коффи, потому что убийца все еще не найден».
Судья Генри смотрел на толпу, собравшуюся у здания суда. Одни чернокожие, если не считать нескольких репортеров. Кругом злые лица. Белые попрятались и не выражали сочувствия. Город был расколот, а он так надеялся, что до этого никогда не дойдет.
— Да поможет нам Бог, — пробормотал Элиас Генри.
Следующим слово взял Паломар Рид, вице-президент объединения школьников, учившийся в выпускном классе. Он начал с традиционного осуждения смертного приговора и перешел к резкой критике смертной казни, особенно в ее техасском варианте. Хотя он был довольно многословен и не так искушен в ораторском искусстве, как другие выступавшие, но толпа встретила его слова с одобрением. Вскоре Паломар доказал, что пришел не с пустыми руками. Глядя в листок бумаги, он начал называть по именам чернокожих игроков школьной футбольной команды. Те выходили к трибуне в темно-синей форме «Слоун уорриорз» и занимали место на нижних ступеньках. Когда двадцать восемь человек выстроились в ряд плечом к плечу, Паломар сделал сенсационное заявление.
— Эти игроки стоят здесь вместе, чтобы выразить солидарность с Донти Драммом, одним из воинов Слоуна,
[16]
африканским воином. Если жителям этого города, округа и штата все-таки удастся лишить Донти Драмма жизни завтра вечером вопреки закону и конституции, то эти воины не примут участия в игре в пятницу против Лонгвью.
В едином порыве толпа так взревела, что стекла в окнах здания суда задрожали. Паломар взглянул на игроков, и все двадцать восемь по команде стянули с себя спортивные свитеры и бросили их под ноги. Под свитерами на всех были белые футболки с портретом Донти Драмма, а ниже крупными буквами выведено: «НЕВИНОВЕН». Игроки расправили плечи и, сжав кулаки, стали стучать ими по груди. Толпа снова восторженно взревела.
— Завтра мы не придем на занятия! — закричал Паломар в микрофон. — И в пятницу тоже! Игры в пятницу не будет!
