Кит закрыл глаза и постарался убедить себя, что все это происходит на самом деле, а не во сне. Однако поверить в это было трудно. Он помолился и попросил Господа укрепить его и направить, поскольку был в полной растерянности. Он поблагодарил Господа за посланное ему испытание, потому что без божественного промысла такого с ним никак не могло произойти. На высоте пять тысяч футов усталость, наконец, взяла свое, и его подбородок опустился на грудь.
Обычно они пили виски девятилетней выдержки, но по особым случаям доставали бутылку «Паппи Ван Винклс». Все трое с удовольствием опрокинули стаканы и облизнулись, наслаждаясь ароматом двадцатилетней выдержки. Сегодня они позволили себе выпить раньше обычного, но губернатор сказал, что ему нужно взбодриться. Барри и Уэйн никогда не возражали. Все сняли пиджаки, закатали рукава и ослабили узлы галстуков — настоящие мужчины, которым предстояло решить важные вопросы. Они стояли у маленького столика в углу с бокалами в руках и смотрели трансляцию митинга по маленькому телевизору. Если бы они открыли окно, то услышали бы его шум. Ораторы один за другим многословно подвергали уничтожающей критике смертную казнь, расизм и техасскую систему правосудия. То и дело упоминали «юридическое линчевание». Каждый оратор призывал губернатора остановить казнь. По оценкам службы безопасности, на митинг собралось около десяти тысяч человек.
За спиной губернатора Барри и Уэйн обменялись тревожными взглядами. Если толпа увидит сокрытую ими запись, то вспыхнет настоящий мятеж. Может, стоит сказать губернатору? Нет, возможно, позже.
— Гилл, нужно принять решение о Национальной гвардии, — сказал Барри.
— Что происходит в Слоуне?
— По состоянию на полчаса назад сожгли две церкви — по одной у белых и у черных. Сейчас горит заброшенное здание. В старшей школе утром отменили занятия после начавшихся потасовок. Афроамериканцы устраивают шествия по городу и нарушают общественный порядок. В заднее стекло полицейской машины бросили камнем, но других актов насилия пока не было. Мэр испуган и считает, что после казни может вспыхнуть мятеж.
— Кого мы можем послать?
— В Тайлере часть приведена в боевую готовность и может выдвинуться в течение часа. Шестьсот гвардейцев. Их должно быть достаточно.
— Отправляйте и подготовьте пресс-релиз.
Барри направился к выходу. Уэйн сделал еще глоток и неуверенно начал:
— Гилл, может, стоит хотя бы обсудить отсрочку на тридцать дней? Пусть все немного успокоится.
— Ни в коем случае! Нельзя идти на попятную из-за недовольства черных. Стоит проявить слабость сейчас, и в следующий раз они заговорят уже по-другому. Стоит дать отсрочку, и через тридцать дней все повторится! Я никогда не проявляю слабости. И ты это знаешь лучше других!
— Ладно, ладно. Просто считал, что в этом есть смысл.
— Больше так не считай.
— Договорились.
— Вот он! — Губернатор подошел к телевизору ближе.
Увидев, как на трибуну поднимается преподобный Иеремия Мейс, толпа взревела. Мейс являлся самым решительным черным радикалом, не пропускавшим ни единой возможности появиться там, где речь заходила о волнениях на расовой почве. Епископ поднял руки, призвал к тишине и с пафосом прочитал молитву, призвав Всевышнего вразумить заблудшие души, управляющие штатом Техас, открыть им глаза, наделить мудростью и тронуть сердца, чтобы остановить столь вопиющую несправедливость. Он молил Господа проявить волю и сотворить чудо спасения Донти Драмма.
Барри, вернувшись, плеснул всем в бокалы еще виски, и было заметно, как у него дрожали руки.
— С меня достаточно этой чепухи, — сказал губернатор и выключил звук. — Джентльмены, я хочу еще раз посмотреть пленку с признанием Драмма, — объявил он. Они вместе просматривали ее несколько раз, пока у них не осталось никаких сомнений. Все перешли в другую часть кабинета, где стоял еще один телевизор, и Барри взял пульт.
23 декабря 1998 года. Донти Драмм смотрит в камеру, на столе перед ним — надкушенный пончик и банка кока-колы. Больше никого не видно. Донти выглядит подавленным, усталым и испуганным и говорит монотонно и медленно, глядя прямо в камеру.
За кадром голос детектива Дрю Кербера:
— Тебя ознакомили с Правилом Миранды?
— Да.
— И ты даешь показания по собственной воле, без всякого принуждения, угроз или обещаний?
— Да.
— Хорошо. Расскажи нам, что произошло девятнадцать дней назад в пятницу вечером 4 декабря.
Донти наклонился вперед, опираясь на локти, и, казалось, вот-вот потеряет сознание. Выбрав на столе пятно, он устремил на него взгляд и начал рассказывать, обращаясь к нему:
— Мы с Николь тайно встречались, занимались сексом и веселились.
— Когда это началось?
— Три или четыре месяца назад. Мы нравились друг другу, отношения развивались, и она стала бояться, что об этом узнают другие. Мы начали ссориться, и она хотела расстаться, а я не хотел. Я думаю, что любил ее. А потом она отказалась со мной видеться, и я очень переживал. Я думал о ней постоянно, она была такая красивая. Я хотел быть с ней больше всего на свете. Я совсем потерял голову и сходил с ума при одной мысли, что она может быть с кем-то другим. В ту пятницу я поехал ее увидеть. Я знал, где она любит проводить время, и заметил ее машину у восточной стороны торгового центра.
— Извини, Донти, но раньше ты говорил, что ее машина стояла у западной стороны торгового центра.
— Да, западной. Я остановился и решил ее дождаться.
— Ты был за рулем зеленого пикапа «форд», принадлежащего твоим родителям?
— Да. Думаю, что это было около десяти вечера и…
— Извини, Донти, но раньше ты говорил, что было почти одиннадцать.
— Да, верно. Одиннадцать.
— Продолжай. Значит, ты был в зеленом пикапе, искал Николь и увидел ее машину.
— Да, я очень хотел ее разыскать, и мы ездили по округе, выглядывая ее машину…
— Извини, Донти, ты сейчас сказал: «Мы ездили», а раньше говорил…
— Да, мы с Торри Пиккетом…
— Но ты раньше говорил, что был один, что высадил Торри у дома его матери.
— Да, извините. Возле дома его матери. Верно. Поэтому у торгового центра я был один, увидел ее машину, припарковался и стал ждать. Когда она вышла, то была одна. Мы немного поболтали, и она согласилась сесть в пикап. Мы уже не раз на нем ездили, когда встречались. Я был за рулем, и мы разговаривали. Мы оба переживали. Она была настроена прекратить отношения, а я — продолжить. Я предлагал сбежать вместе, уехать из Техаса и перебраться в Калифорнию, где никому бы до нас не было дела. Ну, вы понимаете. Но она не соглашалась и начала плакать, и при виде ее слез я тоже начал плакать. Мы остановились за церковью, куда часто приезжали раньше, и я сказал, что хочу заняться сексом в последний раз. Сначала она не возражала, а когда мы начали, вдруг оттолкнула меня и сказала, что хочет вернуться, поскольку ее будут искать подруги. Но я не мог остановиться. Она пыталась вырваться, а я вдруг разозлился и возненавидел ее, раз она меня отвергала и отказывалась быть со мной. Только потому, что я — черный. Будь я белым, все было бы иначе… Мы начали драться, и она поняла, что я не отстану. Она перестала сопротивляться, но и не сдалась. А когда все закончилось, она пришла в ярость, дала мне пощечину и заявила, что я ее изнасиловал. А потом у меня в голове что-то замкнулось, даже не знаю, как объяснить, но я пришел в бешенство. Она по-прежнему была подо мной, и я… ну… я ударил ее, а потом еще и еще. Я не мог поверить, что бью по такому красивому лицу, но если она не могла быть моей, то не будет ничьей. Я совсем потерял голову и даже не понял, как мои пальцы оказались у нее на шее. Я тряс ее изо всех сил, пока она не затихла. И все вокруг затихло. Когда пришел в себя, я посмотрел на нее и вдруг понял, что она не дышит. (Тут Донти взял банку с колой и сделал первый и единственный глоток.) Потом я поехал и долго кружил по городу, не зная, куда направиться. Я все ждал, что она проснется, но она не шевелилась. Несколько раз я окликал ее, но она не отвечала. Думаю, тогда я запаниковал. Я не знаю, сколько было времени. Я поехал на север, а потом, когда увидел, что скоро рассветет, снова запаниковал. Потом я заметил указатель Ред-Ривер. Я был на шоссе номер триста сорок четыре и…
