Он увидел столкновение Астахова и Лозянко, оценил количество очевидцев, решил, что ему выпадает шанс. Он увидел, как Краев увез Нинку и Игорька. «Конечно, тренер их разъединит», – решил Усольцев.
Среди создаваемых в периоды похмелья комбинаций он начал искать подходящую. «Мне необходимо алиби, а Астахова надо вытащить к трупу». О такой ерунде, как жизнь Игоря Лозянко, он не думал.
Итак, в этот день он поднялся около одиннадцати. Ноги привычно дрожали, сердце покалывало, а настроение было отличное.
Все прекрасно, прокуратура работает, тут еще милиционер из Москвы оказался, он не даст местным властям прикрыть Пашу. Да и убийство не прикрывают, каждый своим местом дорожит, тут уж не до симпатий.
Размозженный затылок Игоря Лозянко ему не снился, даже не вспоминался. «Полный порядок, нет справедливости, мы ее установим. Интересно, сколько Паше дадут? Каким он оттуда выйдет? Может, он пить начнет?»
И Усольцев представил себе, как встречается с Павлом Астаховым около двух у магазина. Они молча кивают друг другу, ждут конца обеденного перерыва, берут горючее и идут в кафе. Там у них персональный столик в углу, пьют молча, пока не достанет. Вот и руки перестали дрожать, пот бисеринками скатился за уши. Неторопливо утеревшись, налив по новой, они начинают беседу. Все их знают, здороваются издалека, подойти не смеют.
Усольцев тонко хихикнул и, потряхивая животом, затрусил на кухню.
Начало конца
Почему Гуров обратил внимание на Усольцева? Он единственный «оговорился», что Паша убить может, и лишь Усольцев смеялся в момент проигрыша Астахова. Мало? Не только мало, практически ничего. Гурову просто не за что было уцепиться, он не знал, с чего начать.
Надо проникать в окружение Астахова. С чего-то всегда надо начинать. Можно обвинить нашего Гурова в примитивизме, что он пошел по методу тыка, то есть ткнул пальцем и сказал: копать здесь. Мол, а где наука, современная техника? Они, конечно, есть, но сначала необходима достаточная информация. А где ее взять? Как работают геологи? Наука наукой, а сотни поисковых партий топают ножками тысячи километров и берут ручками тысячи проб.
Казалось, Гуров не выхаживал километры, он определил место под фонарем, где светлее. Что такое талант? Возможно, способность увидеть то, что коллега не заметил, умение рискнуть, не испугаться насмешек, собственных ошибок? Потом скажут, как и говаривали, что Гуров – просто счастливчик.
Показания Кахи Ходжавы и Арнольда Гутлина, обнаружение в квартале от места преступления голубой «трешки» и спортивного мужчины в светлом пиджаке с двумя шлицами были и ничем, и всем. Серов, да и следователь прокуратуры хоть и морщились и изображали недоумение, но поняли: москвич вроде и ткнул пальцем просто под ноги, но, возможно, место указал правильно. Теперь как до золотой руды доказательств добраться? И существуют ли они, доказательства, в природе? А может, их нет? Так тоже случается. Преступление, преступник, убеждение – все есть. А доказательств – нет.
Естественно, что вечером, после допроса в прокуратуре, Ходжава и Гутлин встретились и начали собственное расследование. Что происходит, зачем их официально допрашивали? Перебивая друг друга, запутавшись в вопросах и не найдя ни одного вразумительного ответа, друзья кинулись к Усольцеву. Он выслушал их бессвязный рассказ и неожиданно начал кричать. Друзья стояли в пустом дворе около голубых «Жигулей». Ходжава большими черными глазами смотрел на Усольцева удивленно. Гутлин, поправляя сползающие очки, растерянно оглядывался, словно хотел обнаружить причину столь внезапного гнева.
Лицо Усольцева было неузнаваемо бешеным. Он кричал:
– Ну что вам Астахов? Что? Быстро бегает? Так эта тачка, – он пнул ногой в колесо, – бегает быстрее. Так поклонитесь ей! Нет? Вам нужен бог! Вы не можете без бога? Вам обязательно надо кого-то целовать в задницу? Вы рабы! Для меня нет богов! Я ниспровергаю их! Я сам себе и бог, и царь, и герой!
– Слушай! – Кахи махнул рукой. – Зачем так? Паша не бог. Паша человек!
Усольцев взял себя в руки, усмехнулся, заставил себя улыбнуться.
– Сергей, – тихо сказал Гутлин. – Об Астахове вообще разговора не было. Расспрашивали про тот вечер. Кто с кем сидел, кто выходил, кто не выходил. Почему-то спросили: у кого были ключи от машины? – Гутлин подбросил на ладони ключи.
Повисла пауза.
– От твоей машины, твои ключи, – глухо сказал Усольцев.
– Я так и сказал, – пробормотал Гутлин. – Но ты помнишь, когда мы вышли из машины, ты ключи у меня отобрал. Сказал, что я снова потеряю их. Какое это имеет значение? – и бросил ключи Усольцеву. – Возьми, я действительно неряха.
– И что ты сказал? – спросил Усольцев.
– Как было, так и сказал.
– Правильно. – Усольцев передохнул. – Мы весь вечер были вместе, никто никуда не выходил.
– Эй! – Кахи погрозил пальцем. – А блондинка? С такими ногами. Ты с ней танцевал, потом вышел. Ты, дорогой, с ней час беседовал. Ну?
– Какой час? Ну, минут пять! – возмутился Усольцев.
– Не говори! – Кахи вновь взмахнул рукой. – Я ревновал! Я помню! Я следователю эту блондинку нарисовал, как Микеланджело. Досконально!
Усольцев посмотрел на одного, потом на другого, сказал:
– Черт-те о чем говорим. Пойдем выпьем.
Он открыл «Жигули». Загораживая собой дверной проем, протянул руку, сорвал висевшую под зеркалом обезьянку и сунул ее в карман.
«Неужели заподозрили? – рассуждал он. – Или случайность, шарят в темноте? Нет, подозревают. Эти кретины подбросили сыщикам дровишек. Глупости все, нервы. У кого ключи от машины? Выходил, не выходил? С такими доказательствами они умоются».
И Усольцев уверенной походкой отправился догонять приятелей.
Астахов и Нина Маевская шли рядом, но не взявшись, как обычно, за руки. Молчали. Павел чувствовал себя холодно, пусто, свободно. Увидев тусклую, безжизненно-неоновую рекламу «Ресторан», в которой две буквы выпали, толкнул дверь.
Оркестр не работал, инструменты были зачехлены, зал полуосвещен, и не в целях создания интима, а чтобы немногочисленные гости не задерживались. Официантки сидели за столиком в углу. Увидев молодую пару, враз прекратили разговор, ждали, кому из них не повезет.
Астахов выбрал стол почище, официантки сочувственно взглянули на подругу, продолжили беседу. Хозяйка стола не вскочила, даже не приподнялась, лишь пожала рыхлыми плечами.
– А ты зря, парень вроде солидный.
– Какой солидный сядет в залу без музыки, – ответила хозяйка и без надобности ушла на кухню.
Астахов вынул носовой платок и стал тереть указательный палец на правой руке. У него брали отпечатки, краска не до конца отмылась. Выяснилось: пачка «Уинстона» принадлежала ему, Павлу Астахову. Теперь он напряженно вспоминал, кому он дарил сигареты, кто бывал в доме и мог взять? Ничего путного вспомнить не удавалось.
