В сыром полуподвале в солнечный день было сумеречно. Узкий пыльный луч высвечивал лишь ржавую консервную банку, пахло пылью и, как казалось Гурову, войной, которую он видел лишь в кино.
Сверкали вспышки, щелкал затвор фотоаппарата, на четвереньках, ощупывая гнилую рухлядь, ползал эксперт. Врач тоже стоял на коленях около трупика девочки лет десяти. Он одернул коротенькую юбочку школьной формы, заслонил собой тело, прорычал:
– Все убирайтесь! – И начал осмотр.
Дежурный следователь прокуратуры писал протокол осмотра места преступления.
Гуров, присев на ящик из-под бутылок, липкими от пота пальцами раскрыл блокнот, вытащил из кармана скользкую шариковую ручку, начал писать, ничего не видя, на ощупь: «Удар был нанесен…»
Неожиданно из-за плеча на бумагу упал яркий луч. Гуров полуобернулся и скорее почувствовал, чем увидел Светлова. Полковник распорядился, послал на помощь, понял Гуров. И руки стали дрожать меньше, и жар от лица отхлынул, в душе его все успокаивалось и холодело, появилось непонятное ему чувство. Впервые в жизни он понял, что такое ненависть. Она затопила Гурова, приобрела твердые, конкретные формы.
В подвал спустились санитары, пронесли боком носилки. Все разговаривали тихо. И раздавшийся сверху крик, вопль, в котором уже не было человеческого, ударил присутствующих, пригнул к земле.
– Не пускайте! – крикнул Гуров, вырвал у Светлова фонарь. – Иди скажи, девочка играла, споткнулась, упала… Ври что хочешь. Иди! – Он вытер ладонью лицо, повернулся к врачу, спросил: – Сколько времени прошло?
– Часа два, не больше, – ответил врач. – Пойдем, я тебе продиктую.
Санитары накрыли тело простыней, однако не двигались, смотрели наверх. Женщина кричала. Гуров ссутулился и начал медленно подниматься по щербатым ступеням. Крик, словно сильный ветер, давил Гурова книзу. Он шел навстречу, это была его работа.
Через час они с майором Светловым шли по бульвару.
Город жил как обычно: воспитательница вела свой детсадовский отряд; ребятишки, взявшись попарно за руки, лопотали. На бульваре щелкали костяшки домино, склонились задумчивые головы шахматистов, лениво шевелились вязальные спицы.
Двое мужчин в костюмах и при галстуках выглядели в этом мире заблудившимися, совершенно инородными.
– Что ты отвечаешь в компании, когда просят рассказать что-нибудь интересное? – спросил Гуров.
– Вру. – Светлов достал сигареты, закурил, после паузы спросил: – Ты сколько лет в розыске?
– Вроде всю жизнь. – Гуров нахмурился, сосредоточиваясь. – Сразу после юрфака, значит, тринадцатый год.
Светлов тронул Гурова за рукав, кивнул на пустую скамейку.
Они сели, и Светлов, смущаясь, вытащил из кармана пробирочку, вытряхнул таблетку, сунул под язык, потирая ладонью грудь, спросил:
– Дело поведешь сам?
– Розыскное дело заведет Боря.
– Рано ему, – возразил Светлов.
– В самый раз, – сухо сказал Гуров. – Работать будем, естественно, все.
– Я тебя убью! – раздался за спинами мужчин высокий женский голос.
Гуров и Светлов повернулись неторопливо, они знали, как кричат, убивая.
Молодая женщина держала парнишку лет восьми за воротник, трясла, кривила намазанные помадой губы.
Мать воспитывает сына, понял Лева, глянул мельком, а увидел их обоих объемно, выпукло, словно знал давно. И возможно, придумал сыщик все от начала до конца, но история получилась яркая, с деталями и нехорошим концом.
Женщина себялюбива, из породы самочек, а не матерей. Развелась либо собирается разводиться, парнишка ей в обузу, вроде как нарочно на свет появился, чтобы жизнь ее красивую испортить. Все это воспитание – сплошной театр одного актера, точнее актрисы.
Парень мать не уважает и не боится, может вырваться и убежать, терпит не из робости, а от равнодушия, знает, сейчас все и так кончится. И очень возможно, что лет через несколько Гуров с парнишкой встретится, конечно, не узнает, разговор у них произойдет недобрый. Может, все и придумал сыщик, но развязку ситуации угадал точно.
Женщина сына отпустила, взглянула озабоченно на маникюр, руку вытянула, значит, была дальнозорка.
– Паршивец. – Она лизнула палец, видно, хватать плотную ткань школьной формы так грубо не следовало. – Весь в отца!
Гуров взглянул на Светлова, но майор, похоже, дремал. «Устал Василий, – в который уже раз подумал Лева. – Не сегодня устал и не вчера, накопил груз, уже не отдыхает, не восстанавливается. Я молодой жеребец против него, а философствую: зачем, ради чего, сколько можно?»
Вспомнился подвал, лицо врача, такие Лева видел лишь в военной хронике – голодное, злое, неумолимое, и чего в нем больше, неизвестно.
И крик матери, который обвалился сверху. Леве стало зябко, он подумал о себе как о человеке стороннем.
Заткнулся бы ты, Гуров, и работал лучше, а ради чего и что после тебя останется, люди решат. Если у них на тебя найдется время.
Когда он доложил полковнику и вернулся к себе в кабинет, там уже находилась следователь прокуратуры Сашенька Добронравова. Если она сегодня и пользовалась косметикой, то Гуров этого не заметил. Официальную форму прокуратуры она заменила на строгий серый костюм. По протоколу Гуров сам должен был приехать в прокуратуру. Сашенька, бросив взгляд на сидевшего за своим столом Вакурова, сказала:
– Сообщение застало меня не в кабинете, а здесь, неподалеку, я выезжала…
– Очень любезно с вашей стороны, Александра Петровна, – остановил Гуров Сашеньку, уже начавшую путаться в своих сочинениях.
– Я полагаю, чем быстрее мы встретимся, тем лучше. Не возражаете? – Сашенька указала на стул и стол Гурова.
– Конечно, конечно. – Он подошел к Боре, тот соскользнул со своего места и устроился на диване. – Я только позвоню, писать будешь ты, а пока зови ребят.
Гуров взглянул на часы, было только четыре, а казалось, что он спустился в подвал вчера. Он позвонил Рите.
– Жена, – сказал он, чтобы Сашеньке было ясно, с кем он разговаривает. – Сегодняшние гости отменяются. Приглашаю тебя в кино.
– Почему? Не понимаю, Лев Иванович, если вы заняты, тогда понятно. А так? Почему в кино, а не в гости?
– По техническим причинам. – Гуров старался говорить как можно мягче, но чувствовал, что у него не получается.
Сашенька, насупившись, что-то писала, делая вид, что ничего не слышит.
– Сашенька, ты молодец, что пришла. Спасибо, – сказал Гуров.
– Я действительно оказалась рядом…
– Не сомневаюсь.
– Как? – Сашенька даже отложила ручку. Она, бросив все дела, отменив назначенный допрос, нахамила начальнику и примчалась. А он не сомневается?
