– А Петр постарел, – сказал Крутин, ожидая, когда светофор подмигнет зеленым. – Колька его женился? Родил кого? Петька стал дедушкой? – Он повернулся к Гурову, с обидой в голосе спросил: – Или не знаете?
– Почему же? Знаем, – ответил Гуров. – У Петра Николаевича двое внуков, младшая дочка тоже замуж вышла и, кажется, ждет.
– Вы как с ним, с Петром Николаевичем? – полюбопытствовал Крутин. – Мирно живете? – Понял никчемность своего вопроса и рассмеялся. – Не обращайте внимания, с возрастом не только мудреешь.
Гурову показалось, что молчание Крутина тяготит, и решил помочь:
– Девочка белобрысенькая, подруга моей жены, она вам кем приходится?
– Двоюродная племянница. – Крутин болезненно поморщился.
Гуров понял, что спросил не о том, быстро сменил тему:
– А вы сейчас далеко уезжаете?
– Точно сформулировано, – ответил Крутин. – Я улетаю далеко. Если бы у земли был край, то на самый, самый. – Он остановил машину у своего дома.
При дневном освещении гостиная в квартире Крутина оказалась не такой огромной, как в тот вечер, вид имела нежилой, заброшенный. Только телевизор и кресло в центре, стоявшие несимметрично, были обихоженные, не пыльные. В углу громоздились картонные коробки с аэрофлотовскими бирками.
Крутин взял с полки огромный нож с кривым тусклым лезвием и, постояв над коробками, пытаясь вспомнить, какая именно ему нужна, начал с крайней. Вспорол, выбросил синтетическую стружку, начал искать рыболовную снасть.
Гуров, чувствуя себя довольно неловко, словно он проводил обыск, разглядывал ощерившихся крокодильчиков, деревянных слоников, кривляющихся лохматых обезьян, которые стояли на шкафах, на полках, висели на стенах. Он заинтересовался богато инкрустированным томагавком, провел пальцем по рукоятке, стирая слой пыли.
– Дешевка, для туристов, – сказал Крутин, вспарывая третью коробку. – Как, впрочем, и большинство тут представленного. Знаю, но все равно везу. Память. – Он выпрямился, почесал в затылке. – Только не хватало, чтобы я забыл снасть в Боготе.
Гуров смотрел на висевшую на стене фотографию, когда-то она наверняка была яркой, но, видимо, снимали «полароидом», и краски поблекли. На фоне остроконечной хижины Крутин в шортах и тропическом шлеме обнимал молодую женщину и высокую тоненькую девочку. «Жена и дочь, – подумал Гуров. – Он настоящий парень… Он остался один, сказал Петр Николаевич».
– Вот! – воскликнул Крутин. – Нашел! Полковник, ваша карта бита! – Он поднял над головой обклеенную рекламными ярлыками коробку. – Пусть так, в капиталистическом оформлении, и получит. Продавец утверждал, что на эту снасть ловил Хемингуэй, и предлагал купить винтовку, из которой стрелял Освальд!
Крутин говорил громко, на подъеме, так говорят с кафедры перед большой аудиторией, неожиданно замолчал и после паузы тихо спросил:
– Может, кофейку?
– С удовольствием! – воскликнул Гуров, хотел сам себе наступить на ногу, без надобности одернул пиджак и прошел за хозяином на кухню.
Здесь все было белоснежно сверкающим, как и в прошлый раз. Массивный стол и стулья темного дерева среди пластика и никеля притягивали своей земной надежностью. Гуров сел на стул с высокой спинкой, Крутин возился у плиты, аромат кофе был настолько сильным, что казался осязаемым чуть ли не на ощупь. Лева разглядывал вырезанную из дерева черную губастую девушку с непропорционально большой острой грудью.
– Завидую. Интересно на мир взглянуть, на людей, – сказал он.
– Да, я много езжу, – тусклым голосом согласился Крутин, поставил на стол крохотные хрупкие чашечки с кофе, запотевшие бокалы с соком.
Гуров подвинул к себе телефонный аппарат, выполненный в стиле ретро, вспомнил, что номер его в отделе известен, взял чашечку с кофе, понюхал.
– Мы, русские, люди больные, не можем жить вдали от дома. Ездить интересно, а жить…
– Так откажитесь, – несколько раздраженно сказал Гуров. – Сошлитесь на здоровье и откажитесь.
Он не в первый раз слышал жалобы на скуку и сложность жизни в далеких странах, но не встретил никого, кто бы от такой командировки отказался. Здесь ты, человек хороший, чиновник, и оклад тебе максимум триста. Такую кухню, видео и прочее, что напихано в квартире, ты бы видел только в кино.
– Вы правы, – согласился Крутин. – Но такова моя профессия. Там я работаю, принимаю решения, дома я стану писать бумажки и носить из кабинета в кабинет папки. И, что греха таить, все это… – Он сделал округлый жест, указывая на обстановку. – Мы с Марьяной были нормальными нищими студентами. После войны жилось сложно, хотелось одеться, затем квартиру… Еще три года, и все, клялись на крови друг другу не раз: «маньяна», что по-испански означает «завтра». В Южной Америке любимое слово, они на завтра откладывают дела, мы откладываем свою жизнь. В прошлом году Марьяна с Аленой подхватили какой-то вирус, я не успел их доставить в Москву. Вот так, майор, бесплатных пирожных не бывает.
– Хочу увидеть океан, – сказал Гуров. («Пусть я груб, у меня кожа, как у гиппопотама, но сочувствием не поможешь, надо отвлечь».) – Никак не могу понять, чем океан может отличаться от моря. Вода уходит за горизонт, для человека это означает – бесконечность. Но если нет границ, то чем океан может отличаться от моря?
– Могу вам показать кино. – Крутин постарался улыбнуться.
– Спасибо, кино я видел. – Гуров допил кофе и встал.
Помахивая цветастым пакетиком, в котором находились рыболовные снасти, Гуров шел по Шмитовскому проезду и решал, как проще добраться до своего кабинета. Честно сказать, возвращаться совершенно не хотелось, можно проехать в район либо в бильярдную, где он ничего не нашел интересного, но искать следует. Надо отдать пакет, главное, хотя сказано не было, он чувствовал, что нужен Орлову. И все-таки Лева не садился в такси, шел, тянул время.
Интересно, какой категории людей дорогие вещи доставляют истинное удовольствие? Жулики отпадают – как бы они ни хорохорились и ни бахвалились, а все равно страшно. И из цветного телевизора выглядывает, из полированного серванта, из краденой хрустальной вазочки подмаргивает страх. Надеваешь ондатровую шапку, думаешь, а сколько она стоит? Не в рублях, что известно, а в годах, когда наконец придут?
Кто честно зарабатывает на бесконечную конвейерную ленту, по которой едут вещи, тот вскоре и видеть их перестает, потому что пот глаза заливает, либо он уже адресом психиатра интересуется. Ему что черная икра, что плавленый сырок «Волна» – на вкус одинаковые.
Молодым, что при всем уже приобретенном родились, тоже все это неинтересно и без всякого удовольствия. «Я, к примеру, – рассуждал Лева, – и не очень молодой, а «жигуленка» не заработал, в подарок получил, потому в моторе разбираться не желаю и мою только после напоминания ГАИ».
Так он незаметно дошел до Пресни и завернул в зоомагазин. Они с Ольгой мечтали завести золотых рыбок.
