– Верти баранку, кино кончилось.
– Давно бы так, – согласился водитель. – А то вчера целый день шатались как неприкаянные. Меня в гараже спрашивают…
– И много в нашем гараже любопытных? – Гуров взглянул строго.
– Да я так, к слову, – буркнул водитель и замолчал.
Реакция Гурова на происшедшее была странной, ему следовало веселиться, может, не смеяться и петь, но уж никак не злиться. Он же чувствовал себя неловко, как актер в гриме и театральном костюме среди буднично одетых людей. Почему он не удержался и посмотрел Петренко в лицо, вызвал «короткое замыкание»? Почему остановился и повернулся спиной? Он не испугался, просто не успел испугаться, повернулся, и все. Он никогда ничего не скажет, будет молчать. Сейчас он зол только на себя, и куда-то эту злость необходимо девать. Он глянул на водителя, но тот повода не дал, тогда Гуров повернулся и сказал:
– А ты, мальчик, вчерашнее запомни. Жизнь не тир, люди не мишени! Ты меня, Леня, понял?
– Я думал…
– Ты думай, когда тебя об этом просят! – грубо перебил Гуров. – Ты стрелок, а люди не мишень.
Он говорил глупости, Леня хотел было возразить, мол, думать можно и без просьб со стороны, по собственному желанию. Что он, Леня Симоненко, считал, что не заметили его слабости, что он благодарен майору Гурову, который никому ничего не сказал, от операции не отстранил. Много чего еще хотелось сказать.
Нина дернула Гурова за рукав и тихо произнесла:
– Лев Иванович, не надо. Я вас прошу.
– Извини! – рявкнул Гуров и отвернулся.
До управления доехали молча. Петренко водворили в изолятор, пистолет отнесли на экспертизу, следовало срочно установить, из него ли совершены убийства или нет.
В кабинете полковника ни оркестра, ни флагов. Петр Николаевич вышел из-за стола, сказал:
– Молодцы, я и не сомневался. – Пожал каждому руку, но не торжественно, а просто уважительно. – Разговоры, писанина, все завтра. Сегодня отдыхать.
Сначала он решил Гурова в кабинете задержать, передумал, лишь махнул рукой.
В коридорах ничего не изменилось, на скамейках сидели люди, каждый со своей бедой либо заботой. Сотрудники, проходя мимо, кивали, бросая на ходу, кто что успевал придумать: «Поздравляю», «Молодцы», «Отмучились, рад», «Уверен, пистолет окажется тот самый».
Виктор Терентьев вышел на улицу, взглянул на часы – скоро двенадцать, остановился в нерешительности и оглянулся на большое желтое здание управления так, словно покинул родной дом и не знал, куда же теперь податься.
– Витя! – окликнул его Саша Прохоров, подошел и, не зная, что сказать, пожал широкими плечами. – Ну, по домам?
– Тебе куда? – спросил Саша.
– На Садовое.
– А мне в центр, – Саша указал в обратную сторону.
– Мальчики! – к ним подбежала Нина Быстрова, остановилась растерянно. – Чего-то сказать хотела, забыла.
Леня Симоненко подошел молча, вздохнул и отвернулся.
Гуров заглянул в свой кабинет. Боря Вакуров что-то писал. Увидев старшего, вскочил, начал поздравлять. Не встретив никакой реакции, вернулся к столу.
– Василий Иванович в районе, Станислав по вашей версии работает, я вот-вот. – Он развел руками. – Сижу.
– Сиди, – равнодушно ответил Гуров. – Если что, я дома. Не вздумай звонить. – И вышел в коридор.
Утром он позвонил Рите и сказал, что ему нужен вечерний костюм, послал домой машину. Сейчас он силился вспомнить, как он объяснил жене свою странную просьбу. Действительно, зачем в восемь утра может понадобиться вечерний костюм? И говорили-то совсем недавно, а вспомнить Лева не мог. Насочинял, наверное, вот ведь незадача. Сколько раз убеждался: не ври, правду скажешь, не забудешь. Сказал бы просто – нужно для работы, и не вдавался в подробности. Может, я так и сказал? В сегодняшнем утре зияла дыра, он ничего не помнил. Вчерашний день мог восстановить с мельчайшими подробностями. А вот сегодняшнее утро, хоть убей! «Так, начнем по порядку, – урезонивал себя Лева. – Проснулся я в шесть утра и думал, думал…» Мысли разлетелись, во рту появился вкус остывшего кислого кофе, и, минуя несколько часов, Лева сразу оказался в машине, видел переулок и выходящего из подъезда Петренко…
– Лев Иванович. – Нина взяла его под руку. – Мы здесь, стоим, ждем…
Он не заметил, как вышел на улицу, теперь смотрел на свою группу, ребята смотрели на него, и никто не знал, что делать и говорить.
За углом у Левы стояла машина, он не пошел к ней, сказал:
– Ну раз стоите, ждете и делать вам нечего, пошли меня провожать.
И они пошли по бульварам в сторону Никитских ворот, по любимому маршруту Левы Гурова.
Группа захвата шла неторопливо, изредка обменивалась репликами, останавливалась, помолчав, шла дальше. И говорить не о чем, и идти некуда. И расставаться трудно. Они поглядывали друг на друга, старались глупо не улыбаться.
Гуров вышел из лифта у дверей своей квартиры, сунул было руку в карман, понял, что в этом костюме ключей нет и быть не может, взглянул на дверь грустно. Рита в университете, Ольга в школе. К ней ближе, решил он и нажал кнопку звонка. Просто так, подводя итог своим размышлениям… Он шагнул уже к лифту, когда дверь за спиной открылась. На пороге стояла Рита.
– Ты почему дома? – спросил Гуров, входя в квартиру.
– Звонил твой начальник, приказал никуда не выходить, ждать. – Рита с любопытством оглядела мужа. – Так зачем же тебе с утра этот костюм?
– Надо было сфотографироваться. – Гуров бродил по квартире.
Рита переходила от одних дверей к другим, следила за мужем настороженно, словно ожидая, что он сейчас начнет бить посуду и ломать мебель.
– Ольга где? – спросил Гуров.
– Не скажу, – ответила Рита.
– И правильно, – согласился он.
– Ты голодный?
– Не знаю, дай чего-нибудь.
День прошел бестолково, уныло. Лева лежал на диване, пытался читать, дремал, снова листал книгу и опять дремал.
Ольга ворвалась в квартиру, пронесся победный клич, но тут же оборвался. Она зашла в кабинет, чмокнула Леву в лоб, как покойника, пробормотала:
– Занята, дел просто ужас. – И исчезла.
За ужином он машинально проглотил подсунутые ему Ритой какие-то таблетки, посидел напротив телевизора и лег спать.
Сначала он заснул, потом, открыв глаза, не знал, сколько прошло времени, прижался к горячей подушке, слушал ровное дыхание жены. Память ничего не выталкивала на поверхность, не будоражила, он вытянулся на спине, неожиданно почувствовал позыв рвоты, рванулся к краю постели, наклонился, тупо рассматривал расплющенные тапочки.
Он постоял в туалете над унитазом, напился прямо из крана. Когда Лева, вытирая ладонью потное лицо, наконец вышел из туалета, то столкнулся с Ритой, которая бросила ему под ноги тапочки, сунула в руки халат, зажгла на кухне свет.
