– Я говорила, что надо поесть.
Она включила конфорки, поставила суповую кастрюлю, чайник.
Лева не попадал в рукава халата, наконец надел его, шаркая, прошел на кухню, сел, кутаясь и ежась, словно старый, больной человек. «Надо сосредоточиться, – вяло скомандовал он себе, – о чем-нибудь говорить, я будто неживой».
– А что в кастрюльке? – спросил он.
– Курица. То ли венгерской, то ли югославской национальности.
– У меня очень плохой характер? – спросил он, не сомневаясь, что характер у него отличный.
– Плохой? – Рита задумалась.
Леве не хотелось слышать о себе лестные отзывы, он отвлек жену от размышлений вопросом:
– Значит, Петр Николаевич тебе утром звонил? Что же он сказал?
– Лев Иванович, то есть ты, – пояснила Рита, – приедет домой около тринадцати часов. Будьте, пожалуйста, дома, не обращайте на него внимания. Интересно? – Она налила в тарелку бульон, положила кусок курицы. – Чем вы, собственно, там занимаетесь?
В этот момент Лева подносил ко рту ложку, вопрос жены подтолкнул память, выплыло лицо Петренко, небритое, оскалившееся, застывшие глаза. Леве показалось, что его остро ударили под дых, он уронил ложку, выбежал из кухни.
Потом он долго чистил зубы, причесывался, протер лицо одеколоном, всячески оттягивая возвращение на кухню и встречу с женой. Почему-то вспомнилось, как он в детстве, провинившись – что именно он натворил, забылось, – сидел в ванной, не хотел выходить.
– Я пошла спать, – сказала за дверью Рита. – Поешь и выпей чаю.
Он подождал, пока ее шаги не затихнут, и выбрался из ванной.
Профессионалы
Эксперты установили, все убийства совершены из «ТТ», который изъяли у Петренко. Убийцу забрали к себе врачи, через сутки сообщили по телефону, мол, официальные бумаги готовятся, но в ближайшее время допросить его не удастся.
Гуров знал: пройдет несколько дней, и его призовут к ответу по делу об убийстве девочки. Как ни избегал он совещаний, группу следовало собрать. Отсутствовал он всего двое суток, а из дела выскочил, надо восстанавливаться. Работа по версии «Бильярдист», казавшейся очень перспективной, пока ничего не давала.
Гуров попросил коллег собраться к девяти, сам пришел раньше, чтобы перехватить полковника до начала рабочего дня.
Петр Николаевич выслушал рассказ Гурова о майоре Турове и ответил:
– А я знаю. Человек он плохой, а оперативник отличный. С твоими соображениями, что у нас плохих людей держать нельзя, никто спорить не собирается. А что прикажешь? – Он развел руками. – Я могу переговорить в кадрах, меня не поймут. Допустим, я добьюсь, что его из управления уберут, но не уволят никогда. Он что, на другой должности лучше станет? Я тебе предлагаю замом ко мне идти. Туров окажется непосредственно в твоем подчинении, ты будешь его контролировать и воспитывать.
– Спасибо, Петр Николаевич, я всегда ценил ваше ко мне отношение. – Гуров встал. – Я подумаю. А пока забирайте у меня Крячко, дайте ему группу. Мне в нем кое-что не нравилось, но по сравнению с Туровым мой Станислав не человек, а ангел.
– Ну, в нашей конторе ангелам делать нечего. – Орлов вышел из-за стола, жестом останавливая Гурова, шагнул к окну, взглянул вниз вроде бы с интересом.
– Сверху видишь дальше, – сказал он, – но не уверен, что лучше. Я советовать не люблю. Ты подумай, Лев Иванович. С одной стороны, ты вроде бы принципиальный, высказываешься прямо, не таишь, не проходишь мимо. С другой – ты свою должность перерос, дальше идти не хочешь. Ты сейчас вроде хитрого ученика, который, вместо того чтобы в следующий класс переходить и более сложные задачи решать, остался на второй год и щеголяет в круглых отличниках. Нечестно ведешь себя, Лев Иванович. Плохие люди есть везде, подлец– врач или педагог не менее опасен, чем подлец милиционер. Туров уже твоя забота, а не моя.
– Я могу идти, товарищ полковник? – Гуров не мог найти ответа, просто не знал его.
– Я думал о том, как брали Петренко, – сказал Орлов, словно между ними разговор продолжался. – Да, ты промолчал третьего дня, всю ответственность и риск взял на себя. Отдаю должное твоему мужеству, но похвалить не могу. За твою смерть ответили бы другие. Жена твоя, племянница, которую ты вроде бы удочерил. Они тебя любят. Константин Константинович ответил бы, а ты, кроме добра, от него ничего не видел. О себе я не говорю, ты Петра Николаевича никогда особо не ценил. Вы свободны, майор.
Орлов кивнул и пошел к столу, даже не взглянув на Гурова.
– Спасибо, Петр Николаевич, – пробормотал Гуров и, ошарашенный, вышел из кабинета.
– Не за что, Лев Иванович, – усмехнулся Орлов, глядя на закрывшуюся дверь.
Пока Гуров выяснял взаимоотношения с начальством, его группа решала свои проблемы.
Рано утром, когда, кроме дежурного, в отделе еще никого не было, Боря Вакуров выбрался из объятий дивана, убрал подушку и одеяло в шкаф, натянул штаны и, шлепая босыми ступнями по паркету, пробежал длинными пустыми коридорами в туалет.
Вернувшись в кабинет, Боря включил плитку, начал готовить завтрак и думать, как бы ему достойно выбраться из ловушки, в которую он себя загнал. Боря устал, диван был неудобный, хотелось домой, он соскучился по маме с папой, даже по сестре соскучился. А о бабушке и говорить нечего. «Наука мне на всю жизнь. Бесчеловечно ведет себя майор Гуров. Словно это нормально, что я тут…»
– Бориска, привет! – в кабинет заглянул Станислав Крячко.
– Здравия желаю! – обиженно буркнул Вакуров. – Если вы сейчас скажете, что пожарники меня оштрафуют, я запущу в вас яйцом. – Он убрал плитку, взглянул на Крячко вызывающе.
Станислав не собирался задерживаться, но представился случай развлечься, он степенно вошел в кабинет и сказал:
– Если крутым, то валяй, – рассмеялся Крячко, – я сегодня позавтракал…
Рассказать о завтраке Крячко не удалось, вошел Светлов, молча пожал молодым руки, хлюпая носом, уселся за стол Гурова, достал платок, трубно высморкался.
– Ты долго так собираешься? – Он указал на разложенную еду.
– Действительно, – возмутился Крячко. – Ежели каждую операцию хирург начнет проецировать на себя, мы очень быстро останемся без хирургов. Они вымрут.
Боря взглянул на товарищей с благодарностью, в глазах у него защипало.
– Какой толк в твоем мальчишеском подвижничестве? – Крячко пожал плечами, мигнул Светлову. – Ты, Боря, должен отгородиться, встать над ситуацией.
– Не могу, – искренне ответил Боря.
– И плохо, ты должен быть рассудочен и холоден, только тогда…
Монолог прервал Светлов, чихнув несколько раз и беспомощно взмахивая руками.
– Значит, я прав! – не унимался Крячко. – Вот, Василий Иванович, скажи кадету, как на нашей службе до пенсии дожить.
