«С визитом!»– добавил про себя зло Гуров, заполняя протокол.
– Гони, мать! – парень потянулся за одеялом.
Гуров отметил, что парень уже проснулся и бутафорит, взглянул на Светлова, который со вздохом опустился на стул и следил за «спящим» – мало ли чего, в окно сиганет с третьего этажа либо за тяжелый предмет схватится, всякое видели.
– Клавдия Борисовна, подойдите, пожалуйста, – сказал Гуров. – Вот постановление на производство у вас обыска. Ознакомьтесь. Вот здесь распишитесь. – Он подвинул документы.
Бумаги к столу прилипали, в комнате было душно, пахло кислым, прогорклым, нездоровым.
– За что? – Женщина не двигалась, затем махнула вялой рукой, подошла, опустилась на стул. – Мальчик, хороший мальчик. Ну, выпьет иногда. А вы думаете своим указом всех враз… Вы сами-то что? Не употребляете?
Женщина привстала, наклонилась к Гурову, он невольно увидел вислые дряблые груди и отвернулся.
– То-то же, святые!
Неожиданно распахнулась дверь соседней комнаты, на пороге остановилась девушка. Она, в отличие от брата и матери, смотрелась крепенькой и чистой, на круглой мордашке – румянец, только голос у нее оказался визгливый, истеричный:
– Все? И никаких тебе разменов! Прекрасно! Надеюсь, надолго забираете?
– Ах ты, сучка! – парень перестал прикидываться и сел. – Брата единокровного! Ошибочно!
– Это ты ему скажи! – Девушка кивнула на Гурова, угадывая в нем главного.
– Я вас попрошу, – сказал Гуров тихо, но все тут же замолчали, – Сергей Семенович, оденьтесь. Вас и вас, – он перевел взгляд с матери на дочь, – я попрошу к десяти подъехать в управление. Повестки. – Он положил на стол две повестки.
– За что? За что забираете? – закричал парень, вздувая жилы на худой шее.
– Мы обсудим данный вопрос в кабинете, где ждет следователь прокуратуры. – Гуров отлепил от стола папку, перелистнул бумаги: – Постановление о вашем задержании. Понятые, внимание. Сейчас мы приступим к обыску.
– Что искать-то будете? – спросила мать. – Вы скажите, я сама вам отдам.
Гуров взглянул на женщину испытующе, задумался. Они долго смотрели друг на друга, он – устало, она – вызывающе.
– Верхнюю одежду сына… Рубашку, пиджак, куртку, брюки в последние три дня не стирали? – спросил Гуров.
– Мама, – словно ребенок, прошептал парень.
И мать откликнулась, закричала:
– Нет!
Она солгала так неумело, что Гуров отвернулся, сказал:
– Все правильно. – Кивнул Вакурову и Светлову: – Приступайте.
Обыск – процедура для всех, мягко выражаясь, неприятная. Сотрудникам не доставляет удовольствия открывать чужие шкафы и комоды, лезть в интимный мир, вытаскивать на всеобщее обозрение вещи порой смешные, ненужные, давно забытые. Отделять мужские рубашки от женских блузок, выяснять, чей это свитер и кто надевал его в последний раз.
Лишь понятые порой следят за обыском с нездоровым любопытством, вытягивают шеи, привстают с места, пытаясь разглядеть, что еще достали из ящика, что припрятали соседи интересного и запретного?
Очень часто ничего интересного и запретного не обнаруживается. Хозяева квартиры о некоторых вещах, хранящихся неизвестно зачем, давно забыли. Когда такие реликвии извлекают на свет Божий и начинают разглядывать, всем становится неловко.
Боря Вакуров вытащил из шкафа нижний ящик, девушка рванулась к нему, крикнула:
– Не трогайте! Это мои вещи!
Боря поднялся и встал у девушки на пути, она его толкнула, хотела обежать, он пассивно, но упрямо преграждал ей дорогу и пытался встретиться взглядом с Гуровым.
«Тебе бы пора уже самому разрешать такие ситуации», – подумал Лева, хотел было выждать и не вмешиваться, но понял, что его молчание как бы одобряет поведение девицы, и сказал:
– Не мешайте, Ирина Семеновна. – Выдержал паузу, пока девушка не фыркнула и не отошла: – Работайте, лейтенант, – и отвернулся.
– Интересная у вас работа, в чужом белье копаться.
Боря доставал из ящика женские кофточки, трусики, лифчики.
– Может, вам показать, где грязное лежит? Заодно и простирнете.
– Это интересно, лейтенант, взгляните, где там грязное белье. – Гуров не сводил взгляда с одевающегося парня, который при последних словах втянул голову в костлявые плечи.
Вскоре опергруппа увезла задержанного.
Гурову случалось видеть, как светлели лица близких, когда он уводил человека. Однажды простоволосая женщина бежала за машиной, спотыкаясь, теряя тапочки с босых ног, и кричала:
– Благодетели! Только не выпускайте!
Но, как правило, за спиной оперативника оставались разрушения и ненависть. В большинстве случаев ни мать, ни жена не в курсе подвигов героя. Они – женщины, хранительницы очага – неожиданно теряют любимого, ненаглядного и единственного. И уводят его злые несправедливые люди.
Когда машина остановилась на Петровке, было уже около десяти утра. Сотрудники шли вереницей, по двое, по трое, здороваясь на ходу, так идут на работу во множество учреждений столицы. Контингент, правда, несколько специфический: почти нет женщин, а мужчины в основном молодые, и часть из них – в милицейской форме.
Светлов высадил из машины задержанного, повел не в центральные двери, а к железным тускло-серого цвета воротам. Парень шел спотыкаясь, оглядываясь, что-то высматривая в мире, из которого уходил, все еще надеялся проснуться, упрямо не веря, что его ведут в тюрьму.
Лицо у майора Светлова было отчужденное, как на фотографии в паспорте. Он смотрел вниз, профессионально фиксируя ноги конвоируемого. Холодные ворота приоткрылись, вышел постовой. Парень наконец уверовал, что сейчас перешагнет в другой мир, и забормотал:
– Не хочу! Не надо!
Он уперся в створ ворот. Сержант и Светлов не подталкивали его, даже не дотрагивались, но, взглянув в их лица, он затих, наклонил голову, заложил руки за спину и шагнул в тюремный двор. Светлов прошел следом, он нес соответствующие документы и, глядя в ссутулившуюся мальчишескую спину, репетировал, что именно выскажет Гурову, когда останется с ним один на один.
Гуров с Борей поднялись на свой этаж, где их встретил Станислав Крячко. Он входил в группу Гурова и сейчас расхаживал по коридору, явно ждал приезда товарищей. Крячко еще не исполнилось тридцать, но выглядел он старше, был ниже Гурова ростом, шире в плечах. Крепкая полнота придавала ему солидность, литые щеки и хитроватый прищур карих глаз дополняли облик опытного оперативника. Сыщиком Крячко был хорошим, стоящим.
– Ну, как? – спросил он, не справившись о здоровье и опуская ненужные приветствия.
– Небо в алмазах, – ответил Гуров, повернулся к Вакурову: – В лабораторию. – Он кивнул на чемодан, который нес Боря.
