Закончив «переговоры на высшем уровне», Гуров ехал в машине, вспоминая их детали, и остался доволен: вроде все прошло гладко. Если Референт и задумал поломать планы своего Патрона, то сейчас от активных действий должен воздержаться, выждать.
Теперь надо решить, как поступить с Патроном. Вполне вероятно, что это начальник главка Константин Васильевич Роговой. Доказательств никаких, если все предположения изложить на бумаге, то поверить им может разве что Орлов и, возможно, Турилин. А разрабатывать народного депутата на основании веры и способности к интуиции милиционера никто не посмеет.
Конечно, Лебедева можно дожать, получить от него официальные показания. Но это лишь слова, записанные на бумаге, сегодня человек произнес одни слова, завтра другие, и беда тому, кто вел протокол допроса и дал ему ход. За примерами ходить не приходится.
Корпорация собирает наличные деньги, цель только одна – получение конвертируемой валюты. Кому понадобились наши рубли, знает лишь Патрон. Если валюта, значит, КГБ, а я своих-то ни в чем убедить не сумею и уж чужих лишь насмешу. Значит, Патрона пока отложить в запасник памяти и заниматься вопросами более земными и реальными. Моим единственным козырем является Юрий Петрович Лебедев, использовать его следует тонко, и Орлова предупредить, чтобы он финансиста ни в коем случае не трогал. А сейчас надо найти Дениса Сергачева, собрать проверенных ветеранов и создать собственную бригаду прикрытия.
Глава одиннадцатая
Лебедев попросил разрешения нанести визит, но Волин уклонился и назначил встречу в ресторане. Два дня назад он уже решил Сергачева уволить и машину отобрать, но потом передумал. Пусть чемпион пока катается, магнитофон пишет, он уже окупил себя сторицей, может, еще послужит.
Элегантный, внешне беспечный, Волин вышел на улицу, после долгого затворничества решил немного размяться, подышать воздухом, на суетящихся людишек посмотреть. Он прошел уже порядочно, начал оглядываться в поисках такси либо частника, когда почувствовал легкий толчок в плечо, повернулся – заготовленные слова не вылетели, Волин их с трудом проглотил: рядом шел Эффенди.
Референт не верил экстрасенсам, сейчас же вдруг четко понял: биополе существует. Убийца источал такую мощную волну энергии, что хотелось выставить ладонь и если не защищаться, то хотя бы отгородиться от нее.
– Привет, – излишне громко сказал Волин, хотя это слово никогда не употреблял, и от растерянности задал совсем идиотский вопрос: – Ты разве в Москве?
Эффенди мог зло пошутить, но лишь пожал плечами, поправил очки в дорогой массивной оправе. На убийце был модный плащ, белоснежная рубашка с галстуком. Безошибочно угадывалось, что он недавно был в парикмахерской, да не в такой, где бывают обыкновенные люди. Парикмахер сделал ему идеальный пробор, удлинил баки и оставил тонкую ниточку усов. Волин вспомнил фотографию Леонида Ильича Силина, красовавшуюся на стенде «Их разыскивает милиция», усмехнулся и сказал:
– Молодец, выглядишь на миллион долларов.
– Столько и стою, – Эффенди взял Волина за локоть, подвел к автомату. – Звякни Патрону, у меня к нему разговор.
– Не могу, – ответил Волин, пытаясь придать голосу уверенность и твердость.
Эффенди не угрожал, лишь вынул носовой платок, снял очки, начал тщательно протирать стекла, кивнул и равнодушно сказал:
– Давай, давай. Не валяй дурака.
Волин понял, что сейчас его втолкнут в будку и зарежут, не завтра, не потом, а сию секунду. Он вошел в автомат, начал набирать номер и молил Бога, чтобы Патрона не оказалось на месте. Хотя это была совершенно бессмысленная мольба, Бог все прекрасно понимал, и Патрон ответил:
– Слушаю.
– Здравствуй, Константин Васильевич.
– Короче, у меня совещание.
Эффенди отобрал трубку, дал Волину выйти, махнул рукой, мол, проваливай, и могущественный Референт бодро зашагал прочь.
– Ну? – раздраженно хмыкнул Патрон.
– Слушай меня внимательно, – сказал убийца. – Говорит Эффенди. Мы сегодня встретимся и обсудим один вопрос. – Он выкладывал слова, ровно и старательно, каждое отдельно с чуть заметной паузой. – Ты подумай, я через час позвоню, и ты назначишь время и место. – Он повторил: – Через час, и ты назовешь время и место.
И повесил трубку.
* * *
Патрон обгладывал ребро барашка, к принятию пищи, как известно, он относился аккуратно. Эффенди такие вещи понимал, говорил сам и ответа сразу не ждал.
Если бы Константин Васильевич Роговой не знал, когда можно и нужно проявить норов, а когда молча терпеть, то никогда бы не стал ни начальником, ни депутатом, ни Патроном. Но в данном случае он согласился на встречу не из тактических соображений, а охотно, так как мгновенно сообразил, что Эффенди именно тот человек, который сейчас ему, Патрону, необходим. «Так воздадим хвалу слабости Референта, а деловую встречу совместим с хорошим обедом», – решил Патрон и теперь согласно кивал. В принципе, равномерное покачивание головы Патрона ровным счетом ничего не означало: когда он ел и слушал, то всегда с довольным видом соглашался.
Шашлычная, в которой они обедали, была самая затрапезная, даже неприхотливые едоки сюда заходить избегали, поэтому большинство столиков пустовало. В углу распивали, тут же скидывались на новую, да какой-то командированный терпеливо глотал дурно пахнувшее харчо. Творившееся в шашлычной непотребство Константин Васильевич не замечал: здешний повар готовить умел и знал, из какого мяса, кому и как подать. А ведь только эти, казалось бы, нехитрые, но не каждому доступные знания гарантируют человеку успех в нашем обществе.
В отличие от Патрона, Эффенди в серьезные моменты жизни никогда не ел и не пил.
– Я видел мальчиков, которые волокут в Москву деньги. Дерьмо. Фанерованная дребедень, с виду блеск, а в серьезные руки попадут, их ногтем колупнут, труха посыплется. Тебя учить, только портить, сам знаешь, к ним на выстрел можно подходить только затем, чтобы выстрелить. Твой бухгалтер потерял сердце, он на выдохе и уже никогда не вдохнет. Молодой умен, да ты ему не веришь, держишь от главного в стороне и правильно делаешь. Тебе нужен Эффенди. Я имею, как теперь говорят, знак качества. Если я промахнусь, то не у следователя, ни в суде со мной никто торговаться не станет. А нет торговли, нет и продажи, значит, ты защищен. Ты можешь, считай, должен взять Эффенди и в последний момент перерезать мною все тянущиеся к тебе веревочки, чтобы ни один милицейский или прокурорский не мог до тебя добраться. Цену я запрошу настоящую, либо в валюте, либо в порошке, и ты торговаться не станешь. Ты умный. А оплата вперед.
– Хорошо, – Патрон отодвинул блюдо с горкой обглоданных костей, выпил фужер вина, огладил бороду и повторил: – Хорошо.
И было непонятно, то ли поел хорошо, то ли с убийцей согласен. Но он знал, с кем можно шутить, говорить двусмысленно, а с кем требуется предельная ясность, потому сытое равнодушие с лица Патрона исчезло, он глянул на Эффенди и сказал:
