За неправильный ответ при проведении подобной операции можно заплатить человеческими жизнями или карьерой. Это слово у нас почему-то звучит с оттенком непристойности, а в действительности оно означает итог, сумму достижений человека на данном этапе жизни. Никто не спорит, что карьера некоторых в обществе, несмотря на гласность, не является никакой суммой достижений, а лишь свидетельствует об удачном выборе родителей, тестя, на худший конец тещи.
Генерал Турилин и полковник Орлов свое место в жизни заработали начав строительство с нулевого цикла. И им было страшно ставить на карту все, что выстрадано за сорок лет.
Если вчера, случалось, задерживали и водворяли в камеру просто так, по причине плохого настроения задержателя – может, он с женой утром поругался, – то теперь, в условиях перестройки, достаточными основаниями для задержания (не путайте с арестом) может считаться наличие чуть ли не дюжины свидетелей, которые лично видели и подписали…
Короче… Розыск выявил и держал под наблюдением сорок два человека, которые прибыли в Москву, встречались с Лебедевым и что-то ему передали. Это «что-то» обнаружить не удалось, оно исчезло, словно испарилось. По уточненным данным, шестеро из сорока двух находились во всесоюзном розыске, с ними было сравнительно просто. У двоих видели оружие, но сообщения эти носили неофициальный характер. На восемнадцать человек получили серьезный материал из отделов милиции по месту проживания героев. А на каком основании брать еще восемнадцать?
Полковник Орлов убеждал прокуратуру несколько часов. Почему ночью? Почему нельзя задержать на улице? Читает ли полковник газеты? Как он относится к созданию правового государства? Вопросов было множество, всех не перечесть.
Петр Николаевич вытягивал губы, рассматривал кончик носа и уныло повторял, что есть серьезные основания полагать, что все подозреваемые вооружены. По улице бродят люди… Выход бандитов из помещений не может произойти одновременно. Оперативники, хоть и получают маленькую зарплату, и обременены семьями, и далеко не все молоды, предполагают жить дальше.
В этом месте Орлова обычно перебивали, укоряли, мол, не следует говорить об опасности оперативной работы, о героизме горе-сыщиков уже пропели все песни, даже гимны в застойный период. Полковник говорил, что милиционеров убивают независимо от того, как назван тот или иной период.
Все проходит, закончился и инструктаж полковника в прокуратуре. Было найдено оптимальное решение: розыскники выполняют свой долг, после чего докладывают, их работу проверяют, и если обнаружится нарушение соцзаконности, то, сами понимаете, разговор пойдет по законам перестроечного времени… Петр Николаевич все вытерпел, согласно кивнул и уже почти дошел до двери, когда услышал:
– Учтите, полковник, все простим, человеческие жизни не простим. Проинструктируйте своих: все строго по закону. Словесное предупреждение, затем выстрел в воздух и потом только…
Орлов вернулся к столу, перестал корчить различные гримасы, посмотрел чиновнику в лицо и сказал:
– Уточните, пожалуйста, чьи вы жизни мне простите, а чьи нет.
* * *
Когда в пять ноль три в кабинете генерала Турилина раздался первый звонок, и полковник Орлов встал, а генерал включил связь и произнес: «Контора слушает», Петр Николаевич почувствовал себя, как пассажир самолета, пристегнувший ремни, – дальнейшее от него не зависело.
Генерал выслушал сообщение, улыбнулся, кивнул Орлову и сказал:
– Поздравляю. Благодарим. Ждем.
– Кто? – спросил Орлов.
– Сапрыкин. Трое, у двоих пистолеты, у одного кастет, уже в машине.
Через час в управление доставили тридцать восемь человек. Четверых на месте не оказалось, хотя вечером они и вернулись. Как и почему ушли – выяснили, оставили засаду. Было предположение, что боевики из гостиницы не отлучались, но по каким-то причинам оказались в других номерах. Выстрел прозвучал лишь один раз, пальнул с испугу молодой опер. Пятерым задержанным и двум сотрудникам хотя и сделали перевязки, но ничего серьезного у них не было – обычные бытовые травмы, которые люди получают и в повседневной жизни, например в разгоряченной очереди за чем-нибудь.
Орлов провел поверхностный анализ результатов и пришел к выводу, что, видимо, он остается при звании и должности. Предстояла работа с задержанными, а главное, поиск исчезнувших миллионов. И самое главное – Гуров. Совершенно ясно: через рядовых бандитов выйти на главарей Корпорации, на наркотик и валюту не удастся.
Референт узнал о происшедшем около десяти утра, то есть сразу после начала рабочего дня. Патрон, как всегда, оказался прав, «мавр сделал свое дело…». Накануне вечером Волин проводил Константина Васильевича Рогового в Шереметьево, прошел с ним в депутатский зал, помог донести чемодан. Здесь они сердечно распрощались.
Когда он вернулся домой, то вместо Юрия Петровича обнаружил короткую записку: «Благодарю, почувствовал себя плохо, уехал лечиться». Читая, Волин лишь удивился телеграфному стилю, обрадовался, что постоялец съехал, – надобность в Лебедеве уже отпала. Но, получив информацию о ночных событиях, Референт призадумался. Неужели старый лис о готовящейся облаве пронюхал? Захваченные розыском уголовники знали лишь Лебедева, и хорошо, что он испарился, лучше бы до самого крематория. Сегодня Волину предстояла самая опасная, решающая стадия операции. Взять из камеры хранения чемодан с наркотиками, передать по назначению и получить валюту.
Когда Патрон назвал вокзал, номер камеры и шифр, Волин недовольно поморщился, мол, старо, как мир. Но хозяин резонно ответил, что как только в стране откроют частные банки, будем пользоваться персональными сейфами, а сейчас потерпим. Волин не возражал, он понял: миллионы Корпорации неведомыми путями попали в руки Патрона, и сейчас, скорее всего, уже ушли в иной адрес.
«Меня это не касается, – решил он, – главное – получить валюту, я там решим, кто танцует, а кто музыку заказывает».
Около года назад четверо здоровенных наглых парней схватили Руслана Алексеевича и, угрожая паяльником, потребовали десять тысяч – большую сумму они не могли выговорить. Волин для дела всплакнул, деньги отдал и распорядился по команде – тогда ею руководил Веселов. Через три дня главарь грозной «шайки» вернул деньги, долго просил прощения. Волин не претендовал на оригинальность, сказал, мол, Бог простит. За прошедшее время Волин несколько раз прибегал к услугам незадачливых рэкетиров, отметил, что щенята быстро взрослеют, обрастают плотной шерстью и в случае необходимости могут не только лязгнуть зубами, но и схватить за горло. Д'Артаньян и три мушкетера, так называл их Волин, не имели контактов в его окружении, что и послужило решающим фактором при выборе исполнителей. А они были совершенно необходимы: Волин твердо решил – все время, пока он занимается с наркотиками и валютой, сыщик Гуров должен находиться под амбарным замком.
Референт встретился с главарем, назвал место и время, дал фотографию Гурова.
– Ни в какие переговоры не вступать, не калечить, в случае крайней необходимости оглушить, держать до двадцати четырех. После захвата позвонить, – сказал Волин, вручил аванс – тысячу, гарантировал по окончании еще пять.
