– Трудящиеся начнут голодать, деловая мелочь, ломая зубки, отрывать кусочки… Правители, сытно кушая, будут продолжать свои игры, сменять друг дружку, принимать самые последние и самые важные постановления, шнырять по заграницам. Наступают веселые денечки… Все было, было…
Патрон встал, качнулся, направился в спальню.
– Ты располагайся, Эффенди… Надо бы немного похудеть. Ты как полагаешь?
Эффенди не ответил, а Патрон разделся, взбил подушку и быстро заснул.
* * *
– Звонили из прокуратуры, – сказал полковник Орлов. – Твой Веселов начал давать показания. А подполковника Гурова приглашают завтра к четырнадцати.
– А мой Волин улетел в Вену, – в тон полковнику ответил Гуров.
Друзья сидели в кабинете Орлова. Недавно они «парились» на ковре у Турилина и сейчас, изрядно надоев друг другу, переговаривались лениво и не знали, как расстаться без злобы.
Совещание у генерала продолжалось четыре часа, в нем принимали участие представители прокуратуры, и без взаимных упреков и претензий не обошлось.
И сейчас приятели вновь повторяли недавно выслушанные вопросы и претензии.
– А твоего Лебедева зарезали в камере хранения Ленинградского вокзала.
– Заткнись, – сказал Гуров. – Я обещал ему безопасность и слова не сдержал. А ты не бей по больному. Лучше скажи, куда подевалась тонна денег, которую свезли из всех отделений Корпорации?
История исчезновения несметных миллионов была разгадана. Все гениально просто. Гонцы доставляли Лебедеву деньги и уходили. Он тут же упаковывал их в бумажный мешок и выбрасывал в мусоропровод, где их подбирали и отсылали по назначению.
В квартире не было черного хода, окна выходили лишь на улицу, наблюдение вели только за подъездом.
– Может, все-таки уйдешь? – тоскливо спросил Орлов. – Ну не могу я тебя сейчас видеть. Все, мое терпение кончилось.
Гуров тихонько засвистел, пошел к дверям, взялся за ручку и, не оборачиваясь, спросил:
– А завтра?
– Что завтра? – Орлов начал шарить по столу, отыскивая, чем бы запустить в Гурова…
– А завтра у тебя терпение появится? Прекрасно, тогда я тебе сообщу, кто руководитель Корпорации.
Гуров вышел, Орлов собрался броситься следом, но, подумав, что запросто можно налететь на розыгрыш, остался в кресле.
Опальный подполковник заглянул в свой кабинет. Не присаживаясь, записал данные Рогового, запер листочек в сейф и вышел на улицу.
Гуров был в любимом костюме строгого английского фасона, белой рубашке и приличном галстуке, который недавно купил в кооперативе, и прохожие смотрели на высокого, стройного, парадно одетого мужчину без симпатии. Еще шести нет, рабочий день не кончился, а он расфуфырился и, не торопясь, идет по бульварам, явно никуда не торопится, бездельник, может, иностранец или, того хуже, кооператор.
«Жигули» утром почему-то не завелись, из дома на Петровку его завез частник, а обратно подполковник решил пройтись пешком. Он пытался настроить себя на мирный лад, не обращать внимания на загнанные лица москвичей и гостей столицы, на грязь – в последнее время улицы не только не убирали, но, казалось, умышленно старались предельно испакостить. На бульварах, тротуарах, везде, где можно и нельзя, валялись окурки, пустые бутылки, огрызки, фантики. Гуров старался смотреть поверх всего этого безобразия, но взгляд упирался в облезлые стены домов и совершенно бессмысленные лозунги.
Он прошел Тверской бульвар, свернул на улицу Герцена, миновал здания посольств, которые выделялись из своего окружения не только тем, что у их дверей маячила охрана, но также опрятностью и чистотой стен, пересек Садовое, и тут в толчее, которая возникла напротив высотного здания, его остановил плотный седой мужчина и как-то странно заговорил с ним:
– Я будто бы спрашиваю у вас дорогу, а вы мне ее указываете.
Сыщик мгновенно вернулся на землю и быстро взглянул на говорившего. Лицо у того было испуганное, неуловимо знакомое, из далекого прошлого. Мужчина пытался улыбаться, кривил дрожащие губы и старался сцепить дрожащие пальцы.
– Конечно, с удовольствием, – ответил Гуров, кивая. – Спрашивайте коротко, идите рядом.
– Вы на мушке, сейчас начнут стрелять.
– Народу многовато, – ответил Гуров, протягивая руку и указывая в сторону зоопарка. – Кто?
– Вы меня не помните, за мной должок, вы были человеком…
– Пройдите прямо, с правой стороны станция метро, – Гуров указал направление.
– Пистоль купил утром, я случайно…
– Спасибо, уходите, не торопитесь и сразу в метро, – Гуров улыбнулся, вновь махнул рукой, пересек брусчатку и вошел в толпу, которая завихрялась у ведущей к магазину лестнице.
«Эффенди, – уверенно подумал он. – Можно позвонить и вызвать опергруппу. И что? Подловят в другой день. Я буду метаться как заяц… Сейчас он не знает, что я предупрежден, увидит оперативников… Да и сам факт, что я войду в телефонный автомат за два квартала от своего дома… „Жигули“ утром не завелись… Он на машине? Нет, у него, конечно, есть машина, но где-то в стороне. Эффенди определил место, и оно здесь. На Грузинской, после перехода между зоопарком… у перехода слишком многолюдно… Ближе к дому, машина где-то за углом… Стрелять будет метров с десяти. Не факт… возможно, в упор, пройдя мимо. Недалеко от угла, ближе к машине».
Гуров купил эскимо, словно сторонний наблюдатель отметил, что руки у него не дрожат. А вот с ногами хуже, идти не хотят, будто отсидел, задеревенели. Он прижал левый локоть, проверил пистолет. «Я не успею достать. Можно незаметно переложить в боковой карман, но все равно не успею. Эффенди профессионал, он мне и дернуться не позволит».
– Купите розы. Молодой человек, взгляните, какие розы!
Гуров замедленно повернулся.
– Это я? – Он бросил эскимо в урну. – Молодой?
– Нафрантился, а денег нет, – презрительно фыркнула цветочница.
– Ну если молодой да еще и расфрантился, то другое дело, – Гуров вынул из ведра колючую розу, пытаясь сосредоточиться, остановить ускользающую мысль.
Торговка была молодая, неряшливо одетая, с яркими размалеванными губами и стойким запахом недавно принятого.
– Сколько стоит? – спросил Гуров.
– Пятерка.
– Считай, даром, – Гуров ухватил идею и улыбнулся. – Вас послал Бог.
– Кончай развешивать, отходи, покупателей отпугиваешь.
– А сколько здесь всего? – Гуров испугался, что не переложил в новый костюм деньги, и сунул руку в карман. Деньги оказались на месте, и он обрадовался этим бумажкам, словно увидел их впервые. Пересчитал. – Возьму двадцать пять штук по три рубля.
Он отказался от целлофановой обертки, достал из кармана «Литературную газету», обернул ею колючий букет.
