— Да? — выжидательно спросил Бестужев, опираясь на
трость.
Подбежав к нему, человечек огляделся, зачем-то понизил
голос:
— Я случайно расслышал… Вы ведь ищете Штепанека?
— Предположим, — сухо ответил Бестужев,
приглядываясь к незнакомцу.
Лицо у того было примечательное: невероятно подвижное,
словно бы гуттаперчевое, при каждом слове совершенно независимо отзывавшееся
энергичной мимикой. Морщинистое, меланхоличное… и определённо озарённое
нешуточной надеждой.
— Нет, я же слышал, вы ищете Штепанека?
— И что же?
— Я мог бы кое-что рассказать… позвольте представиться,
Мориц Хюзе, просто Мориц… Честное слово, я располагаю кое-чем, что может вас
заинтересовать…
Он шумно задвигал носом на манер ищущей добычу легавой.
Проследив направление его взгляда и уловив запах, Бестужев усмехнулся про себя:
совсем неподалёку располагался импровизированный ресторанчик, дощатый павильон
и убогие столики под тентом, оттуда тянуло ароматами жареных сосисок и ещё
чего-то аппетитного. Всё тут было ясно. Что ж, при неудаче Бестужев лишался
вовсе уж мизерной суммы, прямо-таки пустяковой на фоне выделенных ему громадных
ассигнований…
— Пойдёмте, перекусим, — сказал он, не
колеблясь. — Служите у Кольбаха?
— Да, вот именно. Вы стояли как раз возле моего
фургона…
— Не клоуном ли?
Мориц изумленно уставился на него:
— Как вы догадались?
— Умозаключения нехитрые, — сказал
Бестужев. — На лилипута или бородатую женщину вы похожи мало. Для силового
акробата, гм… не вполне годитесь. Наконец, у вас крайне меланхолический вид,
каким обычно именно клоуны отличаются в будничной жизни…
— Потрясающе! Да, всё точно, Мориц-Пориц, имею честь! В
этом убогом балагане, можно сказать, случайно… превратности судьбы, нечаянный
поворот событий… буквально через неделю жду ангажемента к самому Абруцци. Вы не
могли не слышать про Абруцци…
— Конечно, слышал, — лихо и беззастенчиво солгал
Бестужев. — Я верю, всё уладится…
Свои наблюдения он, разумеется, оставил при себе. Судя по
сизому носу и характерному дрожанью рук, клоун Мориц большинству своих
жизненных невзгод и нынешнему убогому положению был обязан тому недугу, который
отчего-то принято считать истинно российским…
Они уселись за крайний столик. Кельнер в требовавшем стирки
фартуке поначалу прямо-таки метнулся наперерез Морицу (без сомнения, прекрасно
знакомый с состоянием его финансов), — но, окинув быстрым жуликоватым
взглядом респектабельного Бестужева, остановился и поклонился, бормоча что-то
вежливое.
Бестужев заказал Морицу полную тарелку жареных сосисок, а
сам ограничился парой, не испытывая особенного голода. Пиво он рискнул заказать
и себе — и оно оказалось вполне пристойным. Как он и ожидал, первым делом Мориц
схватил кружку и с невероятным блаженством на лице опорожнил её до донышка,
потом моляще уставился на Бестужева. «Ну надо же, — растроганно подумал
тот. — Всё в точности как у нас в Российской империи. Ох уж эти мне
творческие люди, служители искусства… Какая, бишь, муза им покровительствует,
циркачам? Запамятовал… И не помню, полагается ли им вообще муза…»
— Я непременно закажу вам ещё, — сказал он веско —
Как только услышу что-то вразумительное и конкретное…
— В таком случае, позвольте, я сначала… — он кивнул
на тарелку.
— Сделайте одолжение, — сказал Бестужев.
Лениво прихлебывая пиво, он из приличия и сострадания
смотрел в сторону, пока Мориц, макая сосиски в блюдечко с горчицей, уничтожал
их с хрустом, чавканьем и даже брызганьем слюной. Тарелка опустела поразительно
быстро — уж сегодня-то у клоуна маковой росинки во рту не было…
Гуттаперчевая физиономия расплылась в блаженной улыбке.
Посидев немного с закрытыми глазами, клоун встрепенулся и робко, искательно
спросил:
— Вы и правда готовы были уплатить Кольбаху?..
— Вот это? — усмехнулся Бестужев, вновь извлекая
из кармашка золотую монету. — Ну, разумеется. Хотите, чтобы она стала
вашей?
Клоун даже сделал непроизвольное движение — но монета уже
исчезла в кармашке. Бестужев посмотрел крайне выразительно. Мориц понял.
— Понимаете ли, сударь… — сказал он, зачем-то
понизив голос. — Я, собственно, не могу со всей уверенностью утверждать,
что знаю, куда именно переехал Штепанек, но уж точно знаю, кто его приятель,
тот журналист, о коем герр Кольберг отозвался так уничижительно… Между прочим,
совершенно зря, газета, конечно, не принадлежит к числу влиятельных, но
устойчиво процветает… Ну а поскольку этот Карл и помогал Штепанеку собирать
вещи, и приехал за ним на извозчике, он наверняка должен знать и остальное, что
вас интересует…
— Карл?
— Карл Вадецкий, так его зовут…
Бестужеву по ремеслу полагалось иметь память
безукоризненную, как картотека. И потому он довольно быстро вспомнил, где это
имя уже слышал: ну конечно, Карл Вадецкий, журналист из «Лёвенбург Шпигель», знакомый
по Лёвенбургу, о котором Бестужев очень подробно упоминал в своём
отчёте, — потому что человек этот уверял, будто владеет тайной двойной
смерти в замке Майерлинг, доподлинно знает, как там всё было на самом деле и
даже намерен издать об этом сенсационную книгу. К этим сведениям в Охранном
отнеслись достаточно серьёзно, правда, отложили проверку на будущее — как раз
ушёл генерал Герасимов, начались известные пертурбации… Книги, насколько
Бестужеву известно, так и не появилось… Это тот самый, или случающееся порой
совпадение имен?
— И в какой газете служит?
На сей раз уже Мориц посмотрел многозначительно. Бестужев не
мелочился — как-никак к нему начали поступать вполне конкретные сведения,
которые можно проверить — и кивнул кельнеру. Перед клоуном вновь появились
полная кружка и полная тарелка.
— Газета называется «Нойе фрайе обсерватор», —
сказал наконец Мориц, разделавшись с половиной содержимого тарелки и
кружки. — Штепанек, надо вам сказать, пребывал в достаточно стесненных
обстоятельствах и жил со мной в одном фургоне…
— Вы много общались?
— Ну, нельзя сказать… — клоун вильнул
взглядом. — Видите ли, я… я обычно очень занят… Но общение было,
разумеется… он был ко мне расположен, порой… выручал. Вадецкий его навещал
несколько раз. Он о Штепанеке напечатал две статьи в своей газете… между
прочим, Кольбах взъелся на него главным образом оттого, что Вадецкий не желал
его заведение упоминать, говорил, что бесплатной рекламы не делает…
— Вы видели аппарат в действии?
— Аппарат? Ну конечно. — Мориц пожал плечами. —
В конце концов, я служитель чистого искусства, технический склад ума — не по
моей части… Сейчас столько всяких новинок и придумок, что глаза разбегаются,
мне это неинтересно, сударь…
