— Право же, вы преувеличиваете, — сказал Бестужев
примирительно. — Не знаю, слышали вы или нет, но у нас вот уже несколько
лет даже парламент существует…
— Парламент… — поморщился Шикльгрубер. —
Знаете ли, не самое лучшее изобретение. Я бывал в австрийском парламенте на
местах для публики. Зрелище, признаюсь вам, удручающее. Буйная толпа яростно
жестикулирует, все орут друг на друга, какой-то жалкий старикашка отчаянно
звонит в колокольчик, пытается навести порядок, но ничего у него не выходит… Я
хохотал на своём месте при виде всего этого. А в следующий раз палата была
практически пуста, только несколько депутатов сидели и зевали так, что вот-вот
должны были вывихнуть себе челюсти. У вас та же картина?
— Что скрывать, в нашем парламенте иногда бывает очень
оживленно, — сказал Бестужев. — Вы, господа, состоите в какой-нибудь
партии, я так полагаю?
— Боже упаси! — взвился Кубичек. — Мы
творческие люди…
— А всякая партия — это уже несвобода, — подхватил
Шикльгрубер. — Последнее, что бы я сделал в жизни — вступил в какую-нибудь
партию. Я художник… то есть я им непременно буду, я твёрдо решил. А парламент…
Ну что же, если он и бесполезен, Габсбурги ещё хуже… Гогенцоллерны по крайней
мере чуточку получше, они столько сделали для германского единства… А Габсбурги
— призрак, хлам истории… Иногда мне хочется бежать из Австрии… Вот кстати, а
как вы нас нашли? Не мог же ваш сибирский знакомый знать, где я живу сейчас?
Ну что ж, этот забавный юнец облегчил ему задачу… Бестужев
непринужденно сказал:
— Мне вас расхвалил один старый знакомый, Карл
Вадецкий, репортер…
— Быть такого не может, — убежденно сказал
Кубичек.
— Почему? — удивился Бестужев искренне.
— Потому что Карльхен ничего не делает
бесплатно, — пояснил Шикльгрубер. — И уж тем более не станет
бесплатно кому-то создавать рекламу. Не знаю, каким он был у себя в Лёвенбурге,
но здесь, в Вене, он доброе слово о ком-то скажет исключительно за звонкую
монету. А у меня никогда не было денег, чтобы платить за рекламу репортерам.
Так что это был не Вадецкий. Готлиб, это кто-то принял его облик и выдал себя
за него…
Бестужев вежливо посмеялся за компанию с ними. Итак, это всё
же оказался тот Вадецкий. Крайне честолюбивый… и весьма даже корыстолюбивый
молодой человек, мечтавший вырваться из захолустья, разбогатеть, сделать
карьеру… он, помнится, весьма даже неглуп… интересно, для данного случая это
облегчает задачу Бестужева или, наоборот, усложняет?
— Ты неправ, Ади, — сказал Кубичек. — Вдруг
он изменился? Озарение снизошло, словно на Савла по пути в Дамаск, духовное
просветление наступило… Ну какую выгоду он мог получить с этого странного
парня, которого к нам приводил? А ведь Карльхен оплатил ему ночлег и вроде бы
денег на расходы дал… Какая ему выгода от этого сумасшедшего изобретателя?
Бестужев напрягся, весь обратившись в слух. Но больше ничего
не было произнесено, и тогда он сам спросил, насколько мог небрежнее:
— Изобретателя?
— Ну да, самый настоящий малость чокнутый изобретатель
из французских романов, — сказал Шикльгрубер. — Как у Куверэ, только
наш был не пожилой и бородатый, как в «Нашествии макробов», а самую чуточку
постарше нас… Он, изволите видеть, изобрёл нечто эпохальное, то ли усовершенствованный
вечный двигатель, то ли машину, которая умеет видеть через кирпичные стены…
Что-то наподобие…
— Или кинематограф, который можно носить в
чемодане, — поддержал Кубичек. — Ну, в общем, что-то такое,
поразительное, эпохальное и, спорить готов, совершенно бесполезное.
Подробностей я не знаю, он не хотел с нами об этом говорить, смотрел волком в
ответ на любые расспросы, так, словно мы оба промышленные шпионы и хотим его
гениальное изобретение украсть…
— И продать за миллион марок золотом, ха-ха! —
рассмеялся Шикльгрубер. — Нелюдимый тип, ни на какие темы не хотел
поддерживать беседы, а едва речь заходила о его собственном аппарате, Густль
правду говорит, он начинал смотреть зверем, отворачивался, даже свои ящики к
себе поближе придвигал, словно мы на него должны были наброситься и отобрать…
— Хорошо ещё, через два дня приехал Вадецкий и куда-то
его увез, — сказал Кубичек. — Вместе с гениальным аппаратом. Мы с Ади
вздохнули с превеликим облегчением…
«Уж не прятал ли его здесь Вадецкий? — подумал
Бестужев. — Именно так и поступают с человеком, которого нужно скрыть —
дешевенький пансионат на окраине города, приличный, но убогий… Если так, какие
тогда замыслы у Вадецкого, и какую игру он ведёт? С какой стати человеку его
склада бескорыстно покровительствовать талантливому изобретателю, оказавшемуся
в отчаянном положении?»
— Если я увижу Вадецкого, передавать ли от вас
привет? — спросил он.
— Вряд ли стоит, — сказал Кубичек. — Мы с
ним, собственно, отношений практически и не поддерживали. С тех пор, как он
писал о нас, но убедился, что на нас, начинающих, не заработаешь… Потому и
удивились, когда он, вроде бы прекратив с нами всякие отношения, вдруг нагрянул
незваным, чтобы на пару дней приютить у нас своего протеже…
«Что же тут удивительного, господа? — подумал
Бестужев. — Дражайший Карл, очень похоже, искал укромное местечко, лежащее
вне его обычного круга общения… если так, то он определённо сбивал кого-то со
следа… Ну да, по следам Штепанека устремилось немалое количество непонятного
народа… Что же тут за игра?»
— Вот кстати, — произнёс он непринужденно. —
Карл дал мне бумажку со своим адресом, но я, растяпа, ухитрился её невзначай
выбросить вместе с ненужным хламом… Вы, случайно, не помните, где он нынче
обитает?
Молодые творцы переглянулись.
— Адрес его квартиры мы и не знали, — сказал
Кубичек. — Он в нас разочаровался, можно сказать, моментально, как только
понял, что на нас не заработаешь… а потому и адреса своего не оставил. Правда,
я у него был в бюро… Карльхен, видите ли, исполнен нешуточных амбиций, ему не
пристало, как прочим, сидеть в редакции со множеством себе подобных. Он
обустроил, понимаете ли, бюро. Ну бывают адвокатские бюро, детективные, разные
прочие… А у него — «Пресс-бюро Вадецкого». Для вящей солидности, так и на
визитных карточках напечатано. Дабы подчеркнуть: он — не обычный репортеришка
из прокуренного редакционного зала, где собратьев по ремеслу, словно сардинок в
банке. Поднимай выше — он владелец б-ю-р-о… Хотя на деле это бюро —
всего-навсего комнатушка на первом этаже, рядом с кабачком «Рыцарь Брунсвик»,
так что подвыпившие юнцы порой путают двери и вваливаются к нему… Это на
Ауэршпегштрассе, номер, кажется, сорок восемь… Или сорок семь… В общем, если
стоять лицом к «Рыцарю Брунсвику», вход в бюро будет слева. Одним словом, вы
легко найдете.
— Только, право же, не передавайте от нас
приветов, — сказал Шикльгрубер. — Ни к чему. Вряд ли упоминание о
двух молодых талантах, на которых пока что невозможно заработать, доставит ему
особенную радость.
