— Да, полагаю…
— И вы, значит, не понесли никакого ущерба?
— Одни только моральные терзания, — усмехнулся
Бестужев. — Но такими пустяками можно и пренебречь…
На лице пожилой фрау появилось странное выражение. Она
подошла вплотную и едва ли не шепотом спросила:
— В таком случае, майн герр, быть может, вы не станете
сообщать в полицию? Ведь никакого ущерба вы не понесли, по вашим же словам…
Поймите меня правильно, я в жизни не совершала ничего противозаконного, я
добропорядочная гражданка, с уважением отношусь к законам и предписаниям… Но это
страшные люди, вы же сами видели… Они угрожали, если я сообщу властям об их
визите, поджечь пансионат… У меня больше ничего нет на этом свете, и накоплений
нет, я ни за что не смогу восстановить здание, мне придётся остаток дней
провести в ночлежке и в очередях за благотворительной похлебкой… Майн герр,
прошу вас не уведомлять полицию…
Она выглядела донельзя жалко — и Бестужев не мог не
сочувствовать безвинной старушке, нежданно-негаданно угодившей прямёхонько в
средоточие опаснейших игр…
— Я вас понимаю, фрау Бирке, — сказал Бестужев
сочувственно. — Вам и в самом деле не стоит впутываться в подобные
интриги… Можете быть спокойны, полиции я не скажу ни слова…
Он откланялся и вышел, сопровождаемый благодарным
бормотаньем хозяйки, призывавшей на его голову всю небесную благодать. Улица
была по-прежнему пуста, даже полицейского не видно, Густав скрючился на облучке
— ну да, все эти события прошли мимо него, как и прочих обитателей Вены…
— Поехали, Густав! — воскликнул Бестужев,
запрыгивая в фиакр. — Отель «Сашер!»
Уезжать из Вены он, конечно же, не собирался, — но и
опасность игнорировать не следовало. Нужно нынче же вечером встретиться с
человеком, официально представляющим здесь кое-какие учреждения Российской
империи (из числа тех, кто никогда не стремился к огласке), а уж тот
незамедлительно свяжется с австрийскими коллегами по профессии. Вряд ли
австрийская тайная полиция придёт в восторг, узнав, что по столице разгуливает
не кто иной, как Луи Гравашоль — и действовать будет без промедления…
Но зачем ему аппарат Штепанека?
Бестужев, кажется, догадался!
У хвалёного технического прогресса есть и оборотная сторона.
Практически каждое его достижение могут приспособить для своих нужд всевозможные
уголовные и антиобщественные элементы, причём порой так быстро, что оторопь
берёт. Такая вот грустная изнанка прогресса. Изобретатель телефона вряд ли
предполагал, что его детищем воспользуются шантажисты и просто любители
говорить гадость, конструктор автомобиля наверняка и подумать не мог, что
появится Гравашоль и станет совершать налеты на банки, скрываясь от погони на
автомобиле.
Бестужеву пришло в голову, что аппарат Штепанека может быть
идеальным приспособлением для наблюдения и слежки… и не только в руках полиции,
но и, как выяснилось, на потребу радикалов вроде Гравашоля. Предположим, он
хочет ограбить очередной банк, чему, как правило, предшествует долгое
наблюдение за зданием… Те, кто по старинке ведёт наблюдение с улицы, могут
привлечь внимание полиции, как бы искусно ни изображали праздных прохожих. Ну а
снять квартиру в доме напротив не всегда и удаётся — все могут оказаться
заняты. Аппарат Штепанека устанавливается где-нибудь на чердаке стоявшего
напротив банка дома, никто ничего не заподозрит… а принимающее устройство может
располагаться в другом месте, соединенное электрическими проводами… банковские
грабители, расположившись с комфортом в безопасном месте, могут дни напролет
наблюдать за входом… без сомнения, нечто в этом роде Гравашоль и замышляет,
иначе зачем ему аппарат… так можно наблюдать не только за банком, но и за
полицейской префектурой, за особняком сановника, на которого намерены совершить
покушение… даже за резиденцией… господи боже, какие возможности открываются у
террористов, а то и простых бандитов! Оторопь берёт… Пора создавать в полициях
всех стран отделения по наблюдению за техническим прогрессом, пытаться заранее
угадать, для каких целей то или иное изобретение может быть использовано
разнообразными нелегальными элементами… Пытаться противостоять заранее… или это
невозможно? Нельзя же, в самом деле, брать с покупателя каждого автомобиля
расписку в том, что он обязуется не использовать оный для преступных,
противозаконных целей, а покупателя телефона заставлять приносить присягу, что
он будет говорить в трубку только то, что не нарушает законов…
Технический прогресс оборачивался какой-то неприглядной,
пугающей даже стороной. Раньше Бестужев об этом никогда не задумывался, но
теперь поневоле пришлось…
Часть вторая. Ищи ветра
Глава 7
Предприимчивый молодой человек
В жизни случается всякое. Бывает, направляясь к хорошо
знакомому в прежние времена человеку, можно обнаружить с превеликим удивлением,
что имя и биография те же самые, а вот человек совершенно другой, незнакомый —
обычные люди с такими сюрпризами не сталкивались, а вот Бестужев, обитавший в
другом мире, с подобным уже встречался…
Однако на сей раз ничего подобного не случилось. Едва
распахнулась дверь «Пресс-бюро Вадецкого» (располагавшаяся и в самом деле так
близко от входа в кабачок, что перепутать было немудрено, особенно подвыпившим)
и на пороге встал хозяин, Бестужев убедился, что это тот самый репортер из
Лёвенбурга. Разве что несколько более респектабельный, чем в прежние времена: и
костюм шит неплохим портным, и брильянт на пальце хоть и невелик, но настоящий,
и солидная часовая цепочка уже не похожа на то убожество «самоварного золота»,
что Вадецкий носил в Лёвенбурге. Положительно, старый знакомый процветал.
Поначалу на лице Вадецкого были лишь недоброжелательность и
злость, но оно тут же смягчилось.
— Вы меня не помните, Карльхен? — с обаятельной
улыбкой спросил Бестужев. — Лёвенбург, «У принцессы Елизаветы…»
Он надеялся на цепкую память репортера, и интуиция не
подвела: Вадецкий на миг нахмурился, припоминая, потом форменным образом
просиял:
— Ну как же, как же! Мы пили великолепное мозельское в
кабачке Дренвета… Вот только я начисто запамятовал ваше имя.
— Краузе, — сказал Бестужев. — Готлиб Краузе.
— Ах да, верно, а я и забыл… — судя по насмешливым
искоркам в глазах репортера, он то ли помнил тогдашнюю фамилию Бестужева,
выступавшего в обличье подданного болгарского князя, то ли и впрямь
запамятовал, но отложилось в памяти, что она была вовсе не Краузе…
— Разрешите войти?
— Да, конечно, — сказал Вадецкий, отступая на
шаг. — Простите, что я выскочил со столь зверской физиономией, но порой
пьянчуги путают мою дверь со входом в кабак…
Пресс-бюро, оказалось, и в самом деле состояло из
одной-единственной комнаты, не особенно и большой, где из мебели имелись лишь
стол, пара стульев и узкий, высокий шкаф для бумаг. Стул, предназначавшийся для
посетителей, уже был занят, на нём в раскованной позе восседал крепкий молодчик
парой лет младше Бестужева, с тяжёлым квадратным лицом, бульдожьей челюстью и
глазами чуточку навыкат. Он ничуть не походил на скромного посетителя,
явившегося выклянчить пару монет за дешевую сенсацию, — было в нём что-то
неуловимо роднившее этого типа с Гравашолем и его людьми: то ли чуточку
нарочитая небрежность в одежде, то ли тяжёлый взгляд наглеца с наполеоновскими
замашками.
