— Не мелите вы ерунды! — огрызнулся
Вадецкий. — Не хватало мне с революционерами связываться.
— Ну да, — понятливо кивнул Бестужев. — Бомбу
вам засадили в окно по чистой случайности, перепутали с кем-то… Прикажете
верить?
— Слушайте, кто вы такой? Что не революционер, ясно…
Тайный агент? Международный авантюрист?
— Я же сказал: всего-навсего коммерсант, —
ухмыльнулся Бестужев. — Хочу подчеркнуть мягко и ненавязчиво, что я, если
вы помните, бомб не бросал и не стрелял, это всё сугубо вокруг вас завертелось…
— Скоты, — яростно выдохнул Вадецкий. —
Дураки, фанатики, животные…
— Уж не Гравашоль ли на вас рассерчал? — спросил
Бестужев небрежно. — По-моему, это совершенно в его дурацком стиле…
Резко остановившись, Вадецкий оглянулся по сторонам с
неприкрытым испугом (улица была пуста), попятился от Бестужева:
— Да кто вы такой?
— Успокойтесь, — сказал Бестужев
примирительно. — Если бы я что-то задумал против вас, я непременно бы
поступил с вами скверно — там, в вашем бюро. А я, если вы забыли, вас,
собственно говоря, спас… Я пришёл не со злом, а вот с этим…
Он полез в карман пиджака, на ощупь развязал шнурок,
запустил руку в небольшой замшевый мешочек и показал Вадецкому горсть золотых
на ладони. Ухмыльнулся:
— Это похоже на враждебные действия? Наоборот. Я и в
самом деле могу вам заплатить приличные деньги, если договоримся. Пойдёмте в
вашу квартиру, скоро здесь будет полно полиции, а нам обоим совершенно ни к
чему с ними общаться… Ну что вы, Карл, в самом деле? Не съем я вас.
— Сейчас ни в чём нельзя быть уверенным, —
сварливо бормотал Вадецкий, вновь тронувшись в путь. — Когда начинается
такое непотребство…
Они свернули за угол, прошли ещё квартал, вошли в парадное
трехэтажного дома средней руки. Особой роскошью оно не блистало, но пол был
выложен мраморными плитками, а лестницу украшала прижатая медными прутьями
ковровая дорожка. Типичная обитель чиновников средней руки, мелких купчишек и
скромных рантье.
Поднялись за второй этаж, Вадецкий отпер дверь собственным
ключом — и не только тщательно запер её за Бестужевым, но и задвинул массивную
щеколду. Прежде чем войти из прихожей в гостиную, остановился на пороге и чутко
прислушался.
«Крепенько же тебя допекло, — подумал Бестужев без
особого сочувствия. — Да, надо полагать, Гравашоль, это на него
чрезвычайно похоже, типично анархистские штучки…»
— Хотите выпить?
— Не откажусь, — ответил Бестужев.
Вадецкий извлек из серванта графин, на две трети заполненный
жидкостью светло-янтарного цвета, две хрустальные рюмки. В момент наполнил их,
свою осушил до дна, тут же налил себе ещё и с рюмкой в руках плюхнулся в
кресло. Страдальчески поморщился, вытянул ноги:
— Вот ещё напасть на мою голову… Садитесь, что вы
торчите как столб…
Опустившись в кресло, Бестужев пригубил — оказался
достаточно приличный коньяк. Сказал скорее утвердительно:
— Это штучки Гравашоля…
— Вы-то откуда его знаете?
— Пришлось свести знакомство, — ответил Бестужев,
так же вольготно вытянув ноги. — Помимо своего желания, понятно —
сомневаюсь, чтобы кто-то захотел познакомиться с этим субъектом по собственной
воле, не считая, разумеется, полицейских сыщиков. Крайне неприятный тип, верно?
— Уж это точно, — буркнул Вадецкий, глядя
исподлобья, недоверчиво и пугливо. — Что вам нужно и кто вы такой? То, что
никакой вы не революционер, мне уже понятно… У меня ещё в Лёвенбурге были такие
мысли…
Бестужев улыбнулся открыто и честно:
— Я же говорил уже — коммерсант… Давайте сразу внесём
ясность, Карл, к чему нам ходить вокруг да около…
Он встал, придвинул поближе к собеседнику ломберный столик с
инкрустированной деревом крышкой, извлек из кармана тот самый замшевый мешочек
и аккуратно принялся выкладывать рядами золотые в двадцать крон. Набралось пять
рядов по десять монет. Вадецкий, приподнявшись из кресла, наблюдал за этими
манипуляциями с самым живейшим интересом.
Бестужеву три часа пришлось таскать в кармане почти фунт
золота, но сейчас, видя, как глаза проныры журналиста загорелись огнем
здорового стяжательства, он понял, что рассчитал всё правильно. Ассигнации,
даже самые крупные, производят гораздо меньшее психологическое воздействие,
нежели аккуратные ряды золотых кружочков с профилем императора и короля
Франца-Иосифа в лавровом венке, выглядевшего гораздо моложе своих нынешних
преклонных лет…
— Монеты, разумеется, настоящие, — сказал Бестужев. —
Отчеканены на монетном дворе его величества императора австрийского и короля
венгерского. Если вы ещё не подсчитали, здесь ровно тысяча крон. Никаких
расписок я с вас брать не буду — к чему этакие пошлости в отношениях меж
приличными людьми? Это только задаток, Карл. Если я получу то, что меня
интересует, вы получите ещё пять тысяч. В любом предпочтительном для вас виде —
золото, ассигнации, счёт на ваше имя в любом из венских банков…
Вадецкий поднялся, завороженно подошёл к столу, неуверенно
протянул руку, наугад выбрал монету. Повертел её перед глазами, потер меж
пальцами, зачем-то понюхал. Не в силах оторвать взгляда от аккуратных рядов,
выговорил:
— Похоже, они настоящие…
— Мы можем проверить в любом банке, — сказал
Бестужев. — В банке они сегодня утром мною и получены, я веду дела
совершенно законно, никакой нелегальщины, ничего такого… Берите, берите, они
ваши в любом случае… И, повторяю, ещё пять тысяч вас ожидают в случае успеха
переговоров…
Вадецкий бросил на него цепкий, недоверчивый взгляд:
— Так что вам нужно?
— Не будем ходить вокруг да около, — сказал
Бестужев. — Мне нужен изобретатель по имени Лео Штепанек. Как мне
совершенно точно известно, вы до недавнего времени принимали самое живое участие
в его судьбе. Я был вчера в пансионате фрау Бенке, разговаривал там с двумя
крайне эксцентричными, но искренними и словоохотливыми молодыми людьми,
типичнейшими представителями богемы, Ади и Густлем… Вы ведь их знаете? Вы на
несколько дней поселили там Штепанека, а потом увезли куда-то…
— Штепанек… — пробормотал Вадецкий. — Мне
следовало догадаться… Вот откуда вы знаете Гравашоля… Где-то он у вас встал на
дороге, ага?
— Вот именно, — сказал Бестужев. — Я же
говорил, что добровольно ни за что не стал бы искать с ним знакомства… Он меня
категорически отговаривал вести дальнейшие поиски Штепанека, грозил серьёзными
неприятностями…
Вадецкий криво усмехнулся:
— Но вы проявили недюжинную храбрость и угрозами
пренебрегли, я так понимаю? Зря. Это крайне опасный тип, вы только что сами
могли убедиться…
— При чём тут храбрость? — пожал плечами
Бестужев. — Повторяю который раз: я — коммерсант. Мне даны определенные
поручения, определенные суммы денег, а в случае успеха обещано определённое
вознаграждение… такое, что я готов рискнуть и примириться с неудобствами в лице
Гравашоля…
