— Что под руку подвернулось… — сказал Бестужев, не
собираясь, конечно же, объяснять, что эти награды пожалованы ему самым что ни
на есть законным образом.
Он покосился на репортера, ухмыльнулся мысленно: после
удачного бегства от анархистов, оказавшись, по сути, целиком и полностью под
покровительством Бестужева, Вадецкий подрастерял прежнюю самоуверенность, стал
тихим, услужливым и весьма даже меланхоличным…
— Ну не переживайте вы так, Карл, — сказал
Бестужев. — Либо Гравашоль сам в конце концов отсюда уберётся, либо за
него всерьез возьмётся полиция, вы лучше меня знаете, что в Австро-Венгрии
анархистов не любят, особенно с тех пор, как один из них убил вашу императрицу…
Вена — спокойный город, здесь как-то не привыкли к стрельбе на улицах и взрывам
бомб…
Он имел серьёзные основания для оптимизма: успел встретиться
с полковником Филатовым, официально, хотя и без всякой огласки выполнявшим
здесь деликатную миссию по координации действий кое-каких специальных служб
обеих империй. Услышав о Гравашоле, полковник чрезвычайно воодушевился и
заверил, что сегодня же навестит австрийского коллегу. После чего, никаких
сомнений, за Гравашоля примутся всерьез, здешняя тайная полиция подобных
заезжих смутьянов не переносит…
— Когда-то это ещё будет… — вздохнул
Вадецкий. — А пока что мне носа не показать ни в свою квартиру, ни в бюро…
— Да, рисковать не стоит, — серьёзно сказал
Бестужев. — Ничего, побудете моим гостем, эту квартиру они не знают, иначе
давно отирались бы поблизости… Насколько я понимаю, анархисты на каком-то этапе
потеряли след, ваш и Штепанека? Понятия не имеют, что вы, так сказать, подарили
его графине?
— Естественно. Иначе не гонялись бы за мной.
— Ну вот видите, есть во всем этом и светлые
моменты, — сказал Бестужев ободряюще. — И анархисты наш след
потеряли, и деньги вы в ближайшее время получите очень даже приличные… Что,
можем ехать?
…Когда фиакр с неизменным Густавом на облучке подъехал к
ажурным чугунным воротам, Бестужеву поневоле припомнилась фраза из какого-то
французского бульварного романа, который он пролистывал от скуки в поезде:
что-то насчёт того, как светские львы Арман и Робер в безукоризненно сидящих
смокингах и белоснежных крахмальных манишках вышли из лакированной коляски у
особняка маркизы. Смокингов на них не было, но обстановка оказалась самая
великосветская: за высокой оградой, посреди ухоженного парка располагался
довольно большой особняк, хотя и не заслуживавший гордого наименования
«дворца», но всё же наглядно свидетельствовавший, что Бестужеву на сей раз
придётся иметь дело с доподлинной старой аристократией. На каменных столбах
ворот красуется герб, дом, насколько можно судить, построен не менее двухсот
лет назад…
— Вы мне сегодня больше не понадобитесь, Густав, —
сказал Бестужев. — Можете ехать.
Он уже знал от Вадецкого, что в доме сей эксцентричной особы
всегда можно рассчитывать на ночлег в одном из флигелей, видневшихся в глубине
парка, — если только вечеринка, как это сплошь и рядом случается с
великосветскими забавами, не затянется вообще до рассвета, так что и надобность
в ночлеге отпадет. К тому же, обнаружив Штепанека и проведя с ним должные
переговоры, не следовало, подобно героям авантюрных романов, улетучиваться из
особняка ещё ночью, «под покровом зловещей мглы». Нет никакой необходимости в
подобной спешке, дело следует уладить самым цивилизованным образом…
Привратник двинулся им навстречу…
В первый момент Бестужев глазам своим не поверил: вместо
привычной ливреи или, на худой конец, безукоризненной визитки здешний цербер
щеголял в наряде давно минувших столетий: длиннополый кафтан из шитого золотом
малинового бархата (и недешевого, судя по виду) наподобие польского кунтуша или
старорусского его собрата, в мешковатых шароварах, опять-таки не из дешевой
материи, жёлтых сапогах на высоких каблуках и меховой шапке с пером цапли. На
боку у него висела кривая сабля в богато украшенных ножнах — судя по
увесистости, она была настоящей, а не театральной жестяной подделкой. Примерно
так мадьярские витязи щеголяли лет триста назад. Действительно, экстравагантная
особа, подумал Бестужев, стараясь выглядеть невозмутимым.
Привратник отпер высокую калитку и отступил на шаг,
согнувшись в поясном поклоне опять-таки на старинный манер…
— Дайте ему что-нибудь… — прошептал Вадецкий.
Подумав, Бестужев вынул золотой и соответствующим обстановке
величавым жестом вложил его в руку выпрямившегося ряженого. Тот, кланяясь,
разразился потоком слов на мадьярском, сразу видно, искренних.
Они с Вадецким направились к особняку. Там ярко освещены
были все окна, доносилась музыка, слышались разговоры и смех. Атмосфера самая
беззаботная.
— У меня появились сомнения… — тихо сказал
Бестужев. — Уместно ли представляться русским князем? Ваша графиня, как я
понял, мадьярка, а многие мадьяры русских недолюбливают за то, что мы в своё
время помогли подавить венгерский мятеж…
— Не беспокойтесь, — хмуро откликнулся
Вадецкий. — У графини на этот счёт своя точка зрения, так что не будет
никаких сложностей…
— Чтобы не терять времени, представьте меня графине
сразу, а дальше уж моё дело…
— Сначала нужно будет разыскивать графиню по всему
дому, — со знанием дела разъяснил Вадецкий. — Я же говорил —
обстановка тут самая непринужденная, веселье пущено на самотек…
Похоже, так и обстояло: входная дверь оказалась распахнута,
возле неё не было швейцара, а в ярко освещённом обширном вестибюле Бестужев не
увидел ни единого лакея. Они прошли по анфиладе из нескольких великолепных
залов, обставленных со спокойной роскошью, ничуть не похожей на ту глупую
пышность, что заводят у себя скоробогачи, — и никто не обращал на них
внимания, гости (среди которых почти не было, как и предсказывал Вадецкий,
персон в смокингах и вечерних платьях) беседовали, угощались вином, играли в
карты. Бестужев почувствовал себя человеком-невидимкой из того английского
романа — но это ему пришлось по душе.
Вадецкий оглядывался направо-налево (со всем соблюдением
светских приличий) — и Бестужев видел по его лицу, что графини его спутник
среди присутствующих пока что не усматривает.
Он присмотрелся: ага, лакеи всё-таки имелись, они бесшумно
скользили среди гостей с уставленными бокалами подносами — обычная картина,
если не считать того, что и лакеи поголовно наряжены по моде трехсотлетней
давности. Графиня, следует признать, весьма последовательна в своём увлечении
стариной…
— Спросите у кого-нибудь из этих… — прошептал
Бестужев на ухо спутнику. — Иначе будем до утра бродить, как унылые
привидения…
Вадецкий подошёл к ближайшему лакею, что-то спросил, тот
предупредительно ответил — и беззвучно заскользил прочь, отзываясь на небрежный
жест какого-то франта, внешним обликом напоминавшего то ли индуса, то ли перса
(да и на светло-серой его визитке сверкала незнакомая Бестужеву орденская
звезда самого экзотического вида).
