— Графиня изволит пребывать с фрейлейн Луизой в Дубовой
зале, — исправно доложил Вадецкий, вернувшись. — Цитирую дословно.
— Вы знаете, где эта зала?
— Да, я там уже бывал.
— Отлично. Пойдёмте. Хотя… — Бестужев
остановился. — Мы, часом, никакой бестактности не совершим, ввалившись
туда без приглашения? Мало ли как они там пребывают…
— Нездоровое воображение у вас, — ухмыльнулся
Вадецкий.
— Да нет, — серьёзно сказал Бестужев. — В наш
век ни в чём нельзя быть уверенным, когда речь заходит о бомонде и богеме.
Декаданс, сецессион и всё такое прочее: новомодные нравы, шокирующие старое
поколение развлечения…
Как столичный жандарм, он и в самом деле немало наслышан был
о иных предосудительных забавах, бытовавших как в бомонде, так и среди богемы
(при том, что обе эти категории частенько пересекались и смешивались).
— Вздор, — сказал Вадецкий. — То есть в Вене
хватает всякого, но в данном случае вы угодили пальцем в небо. Идёмте смело.
— Вам виднее, — проворчал Бестужев, поднимаясь
следом за репортером на второй этаж, где они вновь углубились в анфиладу
роскошных зал.
Вадецкий уверенно направился к показавшейся слева низкой
двери в конце коридора, чуточку контрастировавшей с окружающей обстановкой:
сбитая из солидных дубовых досок, скрепленных коваными фигурными полосами, она
опять-таки выглядела перенесённой в относительно современную роскошь века из
семнадцатого. Даже вместо ручки имелось массивное железное кольцо.
— Причуда старого графа, — пояснил
Вадецкий. — Он себе курительную устроил на собственный вкус.
— Я вижу, вы здесь вполне освоились? — усмехнулся
Бестужев.
— Пока что моя скромная персона графине не
наскучила, — не моргнув глазом ответил Вадецкий.
Когда они подошли к двери, Бестужев расслышал странные звуки,
долетавшие изнутри: словно кто-то размеренно грохал увесистым молотком по
деревянной стене. Приоткрыл дверь… и понял, что это выстрелы бахали внутри. В
первый миг сработала профессиональная ухватка: он шарахнулся, бросил руку в
потайной карман, коснулся кончиками пальцев браунинга…
— Бросьте вы! — шепнул Вадецкий, бесцеремонно
подтолкнув его локтем. — Ничего страшного, тут и не такое бывает…
С сомнением покрутив головой, Бестужев убрал руку от
пистолета и осторожно вошёл. И действительно, не увидел ничего тревожащего:
спиной к ним посередине залы стояли две женщины, и та, что справа, держала
пистолет в вытянутой руке, размеренно нажимала на спусковой крючок — и в
дальнем конце залы звонко разлетались на куски небольшие расписные горшки,
рядком стоявшие на протянувшейся от стены до стены полке.
Приходилось признать, что незнакомка стреляла отлично —
всякий раз, когда раздавался выстрел, очередной горшок взлетал кучей черепков.
В помещении стоял кислый запах свежей пороховой гари, в руке у незнакомки
легонько подпрыгивал большой вороненый револьвер неизвестной Бестужеву модели.
Действительно, Дубовая зала… Стены и сводчатый потолок обиты
дубовыми панелями, довольно скупо украшенными незатейливой резьбой, посреди
красуется массивный дубовый стол, для переноски коего с места на место
потребовалось бы не менее взвода солдат, вокруг — такие же грубовато
исполненные, неподъемные кресла, сложенный из неотесанного камня камин в
дальнем углу. Судя по общему стилю, старый граф предпочитал даже трехсотлетней
древности моду — скорее уж попахивало самым натуральным рыцарским
Средневековьем, когда мебель была такова, что у самого буйного упившегося гостя
не хватило бы силёнок её разломать, не говоря уж о том, чтобы ею драться…
Стрелявшая положила револьвер на стол, и Вадецкий деликатно
откашлялся. Обе женщины обернулись.
Та, что стреляла, довольно красивая светловолосая девица,
была одета по самой последней парижской моде (Бестужев уже видел в Вене немало
дам, носивших подобные фасоны) — да и причесана на современный манер. Зато
вторая… Вот её-то наряд к современным никак нельзя было отнести: пышная юбка,
пышные буфы на плечах и рукавах, шнурованный лиф, глубокий вырез, отделанный
кружевами. Великолепные чёрные волосы уложены в затейливую, красивую, но тоже
не имевшую никакого отношения к дню сегодняшнему прическу. Одетых примерно
таким образом дам Бестужев видел разве что на французских иллюстрациях Мориса
Лелуара к «Трем мушкетерам» Дюма — ну да, платье времен Людовика XIII и
грозного кардинала Ришелье.
Учитывая всё виденное прежде да и слышанное от репортера, не
будет ошибкой предположить, что он наконец оказался лицом к лицу с хозяйкой
особняка. Бестужев почему-то считал, что она окажется гораздо старше (все эти
причуды, он полагал, были уж скорее свойственны пожилой даме, на склоне лет
принявшейся чудить). Однако очаровательная синеглазая брюнетка была явно моложе
его на несколько лет: несомненно, капризная, взбалмошная, как сто чертей, по
глазам и общему выражению лица видно — но прелестная, как чертёнок. Даже в этом
дурацком наряде, вышедшем из моды в незапамятные времена.
— Позвольте представить, — церемонно сказал
Вадецкий. — Графиня Илона Бачораи — князь Иван Партский из Сибири.
Бестужев поклонился. Ну да, самая что ни на есть русская
фамилия, не без иронии подумал он. Учитывая, что Вадецкий всю свою сознательную
жизнь прожил в Лёвенбурге, где немалый процент жителей относится ко
всевозможным славянским нациям, мог бы придумать фамилию, гораздо более
подходящую для русского князя. А впрочем, какая разница и кто оценит? Подобного
рода «русские» фамилии, режущие слух русского как визг пилы по стеклу, во
множестве встречаются у европейских романистов, по невежеству своему свято
убежденных, что русские себя именуют как раз подобными ужасными
буквосочетаниями…
— Чрезвычайно интересный человек, графиня, —
продолжал Вадецкий с непринужденностью старого друга дома. — Владелец
золотых рудников, известный охотник на медведей…
Графиня подняла руку (тонкие пальчики были усыпаны огромными
самоцветами), Бестужев её поцеловал, не ударив в грязь лицом — хотя княжеским
(да и вообще каким бы то ни было) титулом он не мог похвастать, господа офицеры
российской императорской гвардии, даже бывшие, недостатком галантных манер не
страдают, в грязь лицом не ударят…
Вадецкий вопросительно глянул на светловолосую — судя по
всему, она была ему незнакома.
— Позвольте представить, господа, — сказала
графиня, перехватив этот взгляд. — Мисс Луиза Хейворт… между прочим, ваш
собрат по ремеслу, господин Вадецкий. Луиза, да будет вам известно, —
репортер одной из самых известных газет Северо-Американских Соединенных Штатов.
Американцы, в отличие от косной старушки Европы, давно смирились с тем, что
женщины смело вторгаются в области, считавшиеся исконно мужскими…
Американка протянула руку, Бестужев приготовился столь же
галантно её поцеловать — но мисс Хейворт встряхнула его ладонь энергичным и
сильным, вполне мужским рукопожатием. Правда, в этой стройной, довольно
красивой особе не было ничего от мужеподобных суфражисток и их духовных сестер,
русских курсисток с их короткими стрижками и вопиющей небрежностью в одежде.
