— Я вас поздравляю, Алексей Воинович, — усмехнулся
он одними губами. — Вас угораздило оказаться посреди хитросплетения интриг
венского двора на самом высоком уровне… Впрочем, полагаю, вас эта сомнительная
честь не особенно и радует?
— Вовсе не радует, — сказал Бестужев. —
Тарловски говорил правду?
— Ну, всей правды от человека его ремесла никогда не
услышишь, уж мы-то с вами это прекрасно понимаем. Однако он вам выложил немало.
Всё это прекрасно согласуется с тем, что мы знаем. Партии эрцгерцога
Франца-Фердинанда и его противников не первый год ведут ожесточенную борьбу за
ключевые посты в самых разных сферах управления. Этакая бесконечная война,
разве что без выстрелов, убитых и раненых. Громкое «дело о русском шпионаже»
окажется как нельзя более кстати, чтобы отыграть пару фигур на этой шахматной
доске.
— Но ведь ничего подобного нет…
— Алексей Воинович! — с ласковой укоризной сказал
Аверьянов. — Экий вы, право… Вы ведь не романтическая девица, а жандарм с
серьёзным опытом… Разумеется, кончится всё пшиком: никого из нас, всех, кто
работает сейчас в Вене по этому делу, невозможно привлечь к суду и выдвинуть
убедительные обвинения. Законы Австро-Венгерской империи мы не нарушили ни в
единой запятой. Даже несоответствие наших личностей тем данным, что значатся в
наших паспортах, практически недоказуемо: потому что в случае… чего… господа
российские дипломаты с честнейшими глазами присягнут, что вы и есть коммерсант
Готлиб Краузе, а я — пребывающий здесь на отдыхе чиновник Министерства юстиции
Артамонов… ну а профессор Бахметов и вовсе выступает под своим собственным
именем, поскольку прибыл сюда поработать в Технической библиотеке, что
подтвердят его венские коллеги… Противникам эрцгерцога нужен просто-напросто
превеликий шум. Истошные вопли газетёров, пафосные выступления депутатов в
парламенте, филиппики политиков… вы прекрасно знаете, как ставятся такие
спектакли. На волне всей этой какофонии устроители спектакля достигнут своих
целей, после чего шум волшебным образом утихнет, публика отвлечётся на
очередную сенсацию, те из нас, кто, не дай бог, угодит в лапы здешней юстиции,
будут освобождены с прочувствованными извинениями…
— Да, я понимаю, — сказал Бестужев.
— Во всем этом есть одно привлекательное
обстоятельство. Мы располагаем некоторым временем… давайте считать, что у нас
не три дня, а только два, я в подобных случаях предпочитаю быть пессимистом. За
это время мы обязаны сделать дело и раствориться, как призраки. Думаю, нам достаточно
будет покинуть Вену: вряд ли страсти достигли такого накала, что нас будут
объявлять в розыск на территории всей империи… Вы в начале разговора упоминали
о некоем плане?
— Да, — сказал Бестужев. — План у меня есть,
я сидел чуть ли не до утра, взвешивал, просчитывал… Девяносто девять шансов из
ста, что Штепанек ещё находится в доме барона фон Моренгейма. Во всяком случае,
графиня Бачораи, поговорив с бароном, сделала именно такой вывод. Она сказала,
что барон и сегодня вечером намерен забавлять приятелей аппаратом Штепанека…
— Вы что-нибудь узнали об этом бароне? Мои люди
занимаются несколько иными областями жизни, и он в их поле зрения не попадал —
штатский бездельник, светский хлыщ…
— Да, вот именно, — сказал Бестужев. —
Классический образец великосветского бездельника, каких и в нашем богоспасаемом
Отечестве хватает. Обладатель огромного состояния, длиннейшей родословной…
человек, по характеристике Вадецкого, глупейший и никчемный. Единственная
оригинальная черта — неуемная страсть к наградам, кои он добывает всеми
возможными способами. Одним словом, я совершенно уверен, что меня он ровным
счётом ни в чём не заподозрит. Ему вообще несвойственно думать. К тому же у
меня рекомендации от графини…
— И дальше?
— Я появлюсь там вечером, — сказал
Бестужев. — Вадецкий к тому времени должен будет провести со Штепанеком
предварительные переговоры. В Вадецком я совершенно уверен, он из кожи вон
вывернется, чтобы получить эти пять тысяч… Поэтому план таков: выбрав
подходящий момент, я поговорю со Штепанеком откровенно, со всей конкретикой.
Вряд ли он откажется: у него просто нет выбора, он даже в ярмарочном балагане
не смог пристроиться, прозябает в роли приживала при вельможе, собственно
говоря, шута, только шутовство его заключено не в колпаке с бубенчиками, а в дальногляде…
И вот тут у меня возник чуточку авантюрный план… Не стоит ждать завтрашнего
дня, у нас катастрофически мало времени.
— То есть?
— Ближе к утру гуляки угомонятся, — сказал
Бестужев. — А если нет, то всё равно они не будут развлекаться аппаратом
ночь напролёт. Обязательно настанет момент, когда Штепанека отошлют восвояси, в
ту каморку, что ему отвели… ну не обязательно каморку, это детали… Короче
говоря, как только барон и его гости переключат внимание на что-нибудь другое,
я беру Штепанека, беру аппарат, и мы потихоньку покидаем особняк. Аппарат,
приготовленный к переноске, представляет собой всего-навсего два объемистых
чемодана, не особенно и тяжёлых… Унести их нам вдвоём будет нетрудно. Возле
особняка будет ждать мой обычный фиакр… и не он один. Поблизости с двумя
экипажами расположатся поручик Лемке и оба моих филёра. Они и помощь смогут
оказать в случае каких-либо… осложнений, и проверить, не будет ли за моим
фиакром слежки. С точки зрения закона всё безукоризненно. Аппарат —
собственность Штепанека, он вправе в любую минуту покинуть дом барона,
прихватив с собой все свои пожитки. Он уйдет добровольно. Это не кража, не
ограбление, не похищение человека. Даже то, что я выдаю себя за «сибирского
князя», с точки зрения законов ненаказуемо — я не извлекаю из этого каких-либо
выгод, всего-навсего шутка, пусть и дурного пошиба… Не думаю, чтобы барон,
обнаружив бегство Штепанека, обратился в полицию — с какой стати? Штепанек не
его крепостной, и никаких договоров они, я уверен, не подписывали, барон для
этого слишком глуп, он всего-навсего хотел развлечь себя и гостей забавной
игрушкой…
— Резонно… И дальше?
— Я незамедлительно отвезу Штепанека на квартиру,
которую здесь снимает поручик Лемке. Лемке ни в чём не участвовал, он попросту
нигде не засветился, ни с кем из нас не встречался, он с самого начала пребывал
как бы в резерве и потому, голову даю на отсечение, в поле зрения наших
неприятелей попасть попросту не мог. Ну а назавтра с первым же поездом он
покинет Вену… да и все мы тоже. Лемке и будет его сопровождать в
Санкт-Петербург. Ну а я отправлюсь отдельно. Запасной паспорт у меня вашими
трудами имеется. От слежки я уходить умею, и кое-какие меры по изменению
внешности уже продумал…
— Ну что же… — после недолгого раздумья сказал
генерал. — Ничего особо авантюрного я в вашем плане не вижу. Возможны
какие-то мелкие, непредвиденные случайности, способные осложнить ваш отход… но
это в подобном деле неизбежно. Я, со своей стороны, присовокуплю к вашим людям
двух надёжных своих — кашу маслом не испортишь… Как считаете, Вадецкий вас не
подведёт?
— Совершенно уверен, что не подведёт, — усмехнулся
Бестужев. — В его верности я уверен по одной-единственной, но весомейшей
причине: он прекрасно понимает, что австрийская тайная полиция, вздумай он нас
ей выдать, не заплатит ему и сотой доли того, что он может получить от нас. Ну
а господа французские анархисты платить не намерены вовсе, они люди прямые и
непосредственные, сведения предпочитают добывать с помощью не приятно звенящего
золота, а упертого в лоб револьверного дула. Ничего, мой след они потеряли
безнадёжно… В отличие от кое-кого другого.
