— Ну да, я слышал… — прошептал барон, завороженно
взирая на раскрытую коробочку у себя на ладони.
— Но ты можешь не сомневаться, — сказал Бестужев
веско. — Ты отныне — полноправный кавалер, слово князя Партского!
— Бог мой, Иван, ты настоящий друг! — пролепетал
барон в полной прострации. — Слов нет, до чего я тебе благодарен, всегда к
твоим услугам…
— Какие пустяки… — великодушно сказал
Бестужев. — По крайней мере, теперь я знаю, что орден достался достойному
человеку, а не первому встречному, чьи достоинства заключаются лишь в
придворной должности и раззолоченном мундире…
Видя полнейшее ошеломление — да что там, сущую очумелость —
барона, столь неожиданно утолившего в очередной раз свою главную, пламенную
страсть, Бестужев ощутил нечто вроде легких угрызений совести: не опытного
интригана обводил вокруг пальца, а словно бы малого ребенка обманывал.
Но тут же эти чувства улетучились. Во-первых, эта достаточно
невинная мистификация была предпринята для пользы дела и никому вреда не
принесла. Во-вторых, ручаться можно, что его сиятельное великолепие эмир
бухарский так до скончания веков и не узнает, что некий австрийский барон
расхаживает по Вене с орденом, вручённым ему натуральнейшим самозванцем. Откуда
он может узнать? Чересчур диковинное стечение обстоятельств потребовалось бы.
Ну а поскольку все остальные ордена барона, несомненно, получены им законнейшим
образом, никто не усомнится и в бухарской звезде. Так что Руди до конца дней
своих будет гордо расхаживать с орденом Благородной Бухары, никогда не узнает
об истинном положении дел. Вот и получается, что всем хорошо, все довольны…
Оба филёра постарались на совесть — судя по их докладу, им
пришлось обойти не менее двух дюжин ювелирных и антикварных лавок, прежде чем
отыскали два бухарских ордена. Бестужев именно их и потребовал достать хоть
из-под земли: с другими обстояло гораздо более рискованно, барон, дока в этом
деле, мог бы моментально почуять обман. А касательно эмира бухарского Бестужев
достоверно знал, что тот и в самом деле по азиатскому своему характеру и не
знает даже, что в передовых государствах ордена вручаются непременно с
сопутствующими именными дипломами. Именно так он их и вручает: небрежно вытащив
из кармана халата — Бестужев знал по Петербургу несколько случаев.
— Господа, господа! — ликующе возгласил барон,
оборачиваясь к компании. — Только что мой друг князь Иван вручил мне от
имени эмира бухарского высокую награду!
И торжествующе воздел распахнутую коробочку на вытянутой
руке. Посыпались поздравления — Бестужев, впрочем, подметил, что многие
украдкой иронически переглядывались: ну конечно, барон со своей страстью
коллекционировать ордена на собственной груди был постоянным предметом лёгких
насмешек, Илона об этом упоминала…
Кто-то закричал, что это дело следует непременно вспрыснуть,
и к потолку вновь взлетели пробки от бутылок с шампанским. Бестужев скромно
держался словно бы в сторонке, не выдвигаясь на передний план. Прошло не менее
четверти часа, прежде чем он решил, что настало время действовать. К тому времени
картёжники уже уселись вокруг стола и забыли обо всем на свете, кроме своего
занятия, вызванные лакеи наскоро прикрепили звезду к сюртуку барона, едва найдя
свободное местечко, — и те, кто карточной игрой не прельстился, остались
за столом, потягивая шампанское.
С долей словно бы смущения, достаточно небрежно Бестужев
произнёс:
— Руди, я хотел бы тебя кое о чём попросить, но не
знаю, удобно ли это и уместно вообще…
— Бог мой, Иван! — энергичнейше возопил барон (то
и дело бросавший на свою грудь восторженные взгляды). — Мы с тобой друзья
на всю оставшуюся жизнь, ведь верно? Что тут может оказаться неудобным и
неуместным?!
— Мне пришла в голову чуточку циничная идея… —
сказал воодушевлённый Бестужев. — Видишь ли, я, собственно, оказался точно
в таком положении, как ты сегодня… Один мой знакомый попросил у меня разрешения
воспользоваться моей здешней квартирой, чтобы побеседовать с некоей дамой о
чрезвычайно важных финансовых делах… Оба считаются образцами высокой морали и
супружеской верности, но теперь у меня…
— Возникли сомнения? — понятливо подхватил барон.
— Да, — сказал Бестужев. — После того, что я
здесь только что видел посредством аппарата… Ох, чувствую я, речь пойдёт не о
скучных биржевых делах, векселях и прочих штучках… Ты не мог бы одолжить мне на
денёк аппарат? Вместе с этим… ну, тем субъектом, который им управляет?
Ни секунды не задумываясь, барон выпалил:
— Иван, и ты ещё сомневался?! Я-то думал, речь пойдет о
чём-то серьёзном… я бы тебе помог в любом серьёзном деле, а уж в такой
безделице… Да ради бога! Бери хоть на неделю! Хоть на две! Отказать другу в
таком пустяке?! Ты ещё плохо знаешь широту души Моренгеймов!
Итак, всё складывалось просто великолепно! Бестужев,
ободрённый успехом, сказал:
— Они должны прибыть ко мне на квартиру уже через два
часа… Ты позволишь, я заберу аппарат прямо сейчас?
— Хоть сию минуту! — вскричал барон.
Он легонько потряс колокольчиком, звук был не громче
звяканья чайной ложечки в стакане, но лакей возник моментально, так, словно
услышал набатный звон.
— Позови этого… — бросил барон. — Ну, как
его… изобретателя. Живо!
Если бы всё зависело только от лакея, инженер, несомненно,
возник бы в зале уже через пару мгновений. Однако всё прошло далеко не так
быстро: Штепанек объявился без поспешности, шагал, как и в прошлый раз,
неторопливо — пытался сохранить единственно возможную в данной ситуации кроху
собственного достоинства. «Странно, — подумал Бестужев, — он же умный
человек, почему же отказался от предложения своего профессора? Уж наверное, то,
что профессор предлагал, было гораздо менее унизительно, нежели потешать пьяных
аристократов своим телеспектроскопом, за деньги, конечно же, небольшие. Маньяк,
рехнувшийся на идее стать великим военным изобретателем? Что ж, возможно,
однако он вроде бы не производит впечатления маньяка». Бестужеву стало
казаться, что он что-то упустил в происходящем — но сейчас было не до того.
Не то чтобы с пренебрежением — просто-напросто с
безразличием истого родовитого дворянина ко всем прочим представителям рода
человеческого — барон сказал, небрежно полуотвернувшись:
— Любезный Луитпольд…
— Леопольд, — поправил Штепанек с бесстрастностью,
за которой крылся тот же старательно подавляемый внутренний протест.
— Ну, какая разница… Короче говоря, Леопольд, я решил
на несколько дней одолжить вас с вашим аппаратом моему другу князю
Ивану. — Он указал на Бестужева. — Ему тоже крайне интересно, аппарат
ему срочно понадобился для своих дел… Собирайтесь, сейчас же и поедете, дело у
князя отлагательства не терпит… Князь, ты ему что-нибудь дашь за хлопоты…
— Разумеется, — кивнул Бестужев.
— Заложить экипаж?
