— Как истый француз, отдаю должное вашему остроумию… и
самообладанию, дружище. Должны прекрасно понимать, что мы вас везем не на
вечеринку с шансонетками…
— А если я начну умолять и причитать, вы меня
отпустите? — огрызнулся Бестужев.
— Конечно же нет, — рассудительно сказал
Гравашоль. — Вижу, вы не из пугливых. Это хорошо. Может, вы ещё и
здравомыслящий? Это было бы и вовсе прекрасно…
— Предположим, — сказал Бестужев.
Автомобиль замедлил ход, его несколько раз встряхнуло так,
что Бестужев замолчал, чтобы ненароком не прикусить язык. Гравашоль тоже умолк
— наверняка по той же самой причине. Темнота за окном приобретала светло-серый
оттенок, что свидетельствовало о близости рассвета, деревья росли теперь
значительно реже, зато дорога стала гораздо более ухабистой. В конце концов,
пару раз форменным образом подпрыгнув, автомобиль остановился, и мотор умолк.
Сидевший справа от Бестужева отпустил его руку, распахнул дверцу и моментально
выскочил, в его руке тускло блеснуло оружие.
— Выходите, живо! И без глупостей! Полиции в этих
местах не водится.
Бестужев вылез. За ним выбрался второй конвоир, тоже с
револьвером в руке, а спереди уже подходили Гравашоль и шофер, опять-таки с
оружием наизготовку. Бестужев огляделся. Автомобиль стоял возле какой-то
развалюхи с настежь распахнутой дверью, висящей на одной нижней петле, и
выбитыми оконными рамами. Вокруг росли деревья, местность была дикая — а совсем
близко раздавались какие-то непонятные звуки…
Да ведь это река шумит! — догадался Бестужев. Плеск,
журчанье, шорох воды, обтекающей коряги… То-то сыростью тянет явственно…
— Пошли, — сказал Гравашоль, ни к кому не
обращаясь, и первым направился меж двумя раскидистыми вязами.
Почувствовав тычок в поясницу револьверным дулом, Бестужев
почёл за лучшее не сопротивляться и зашагал следом. Стало чуточку светлее, и он
уже ясно различал, что Гравашоль стоит почти у самой воды. Прекрасный голубой
Дунай сейчас не был ни прекрасным, ни голубым — полоса тёмной воды, покрытой
предрассветным туманом, издававшая странные звуки, обдававшая и промозглой
сыростью…
— Не очень-то приятное зрелище в эту пору, а? —
спросил Гравашоль. — А теперь представьте, любезный, каково вам будет идти
ко дну с камнем на шее…
— Если вы и в самом деле Луи Гравашоль…
— Не сомневайтесь, он самый.
— То извольте хотя бы объяснить, на каком основании
собираетесь со мной так поступить, — спокойно закончил Бестужев. — Я
человек мирный, не припомню, чтобы переходил дорогу анархистам… да и каким бы
то ни было другим политическим партиям. Должны же быть какие-то основания? И
ради бога, не надо мне опять толковать о праве сильного. Слишком примитивно,
право, совершенно на вас не похоже. Я вам ничего не сделал.
— Ошибаетесь, — сказал Гравашоль. — Вы мне
перешли дорогу.
— Я и не собирался…
— Какая разница? Собирались или нет, а вышло так, что
перешли. А с теми, кто нам переходит дорогу, мы поступаем одинаково… Кто вы
такой?
— Простите?
— У вас есть один-единственный шанс уйти отсюда живым:
рассказать, кто вы такой. И по возможности так, чтобы я мог проверить. Пока что
при вас не нашли ничего, кроме денег, браунинга и российского паспорта. Все эти
предметы ещё ни о чём не говорят и не позволяют надёжно установить вашу
личность.
«Странно, — подумал Бестужев. — Всё это чертовски
странно. Ему бы следовало спрашивать о Штепанеке…»
— Предупреждаю, — сказал Гравашоль. — В
скором времени у меня будут о вас самые точные сведения. Так что поторопитесь
использовать свой единственный шанс на жизнь… Кто вы такой? Мне от вас
требуется узнать только это.
«Так-так-так, — подумал Бестужев. — А что, если он
пока ещё и представления не имеет, что это именно мы увезли Штепанека, что он у
нас в руках? А в самом деле, откуда ему знать? Наш с Вадецким след они потеряли
давно, ну, предположим, у них есть сообщник из лакеев барона Моренгейма… нет,
тогда бы он в первую очередь именно о Штепанеке и спрашивал бы… Лучше не ломать
сейчас голову, каким образом эти субъекты узнали адрес — нужно как-то
выкручиваться…»
Кажется, он догадывался, в чём тут дело. Вот уж кем не был
Гравашоль, так это глупцом. Он, вероятнее всего, догадался, что Бестужев — не
авантюрист-одиночка, а представитель некоей организованной силы… трудно было бы
об этом не догадаться, после того как итальянцы их отогнали от пресс-бюро
Вадецкого, Гравашоль мог связать их с Бестужевым… ага, на этом и следует
играть. Итак, главарь анархистов — человек умный, он не торопится отправить
конкурента на корм рыбам, потому что опасается, что означенная «некая сила»
захочет отомстить и окажется достаточно могучей и упрямой, превратится в источник
вечного беспокойства…
— Я не обязан перед вами отчитываться, месье
Гравашоль, — сказал Бестужев достаточно нейтральным тоном, чтобы не злить
оппонента сверх меры. — Я отчитываюсь только перед своей Боевой
организацией…
Он умышленно употребил именно этот термин, а не, скажем,
«Центральный комитет» — пусть сразу поймет, что столкнулся с представителем
отнюдь не мирного политического направления… Центральные комитеты имеются у
любой партии, в том числе и у тех, что придерживаются ненасильственных методов,
зато слова «Боевая организация» моментально вносят ясность…
— Что вы хотите сказать?
— Именно то, что сказал, — отрезал
Бестужев. — Уж не думаете ли вы, месье Гравашоль, что ваша партия имеет
честь быть единственной в Европе организацией такого рода?
— Не думаю, — спокойно согласился
Гравашоль. — Так вы, значит, собрат по борьбе? — Последние слова он
произнёс подчеркнуто иронически. — Не соблаговолите ли прояснить, какую
именно партию представляете? И откуда вы?
Бестужев, спокойно стоя на одном месте, тем временем
украдкой присматривался к окружающим: на каком расстоянии находятся, в каких
позах стоят, кто совершенно неподвижен, а значит, более хладнокровен, кто
переминается нетерпеливо, а значит, может стать слабым звеном… С этой точки
зрения ему особенно понравился один из анархистов — в отличие от собратьев он
держался не так напряжённо и бдительно…
Было уже достаточно светло, чтобы различать выражение лиц. И
Бестужев с неприкрытым нахальством ухмыльнулся:
— Месье Гравашоль, какую бы партию я ни представлял, вы,
думаю, уже успели сообразить, что её члены не относятся к числу робких борцов
за парламентское представительство. Что они предпочитают гораздо более
решительные методы. У вас был случай в этом убедиться, не правда ли? Вспомните,
что произошло после того, как вы шарахнули бомбу в пресс-бюро Вадецкого…
Он видел, как лицо собеседника исказилось злобой.
— Чёрт бы вас побрал! — прорычал Гравашоль. —
Пуля свистнула у меня над самым ухом, ещё бы немного…
