* * *
До дембеля оставалось полгода, когда Кобра получил приказ очистить завал на горной дороге. Работа была обычной.
Выстрела Данин не слышал, но по тому, как упал лейтенант охраны, понял, что началось худшее. Горстка саперов и бойцов на узком шоссе была похожа на игрушечных солдатиков в тире, которых выставили в ряд, промахнуться мог только безрукий. “Духи” стрелять умели. Уничтожив практически всех, они посыпались с горного отвеса.
Автомат Данина лежал в стороне. Кобра даже не подумал о нем. Стоя у скалы, смотрел равнодушно, как добивают товарищей, курил. Командовал отрядом бородатый атлет, но старшим был явно другой человек, европеец среднего роста, он не стрелял, не кричал, по-хозяйски оглядывал поле боя. Европеец взглянул на спокойно покуривающего Кобру, сказал что-то командующему атлету, который тут же гортанно закричал, афганцы торопливо подхватили валявшиеся на дороге инструменты, начали подниматься в горы. Европеец подошел к сержанту, переговорил с ним, и Данина не только не связали, а нагрузили пятью автоматами, дали рюкзак со взрывчаткой. Он шел свободно, примерно в середине небольшого отряда, который растянулся цепочкой на чуть приметной горной тропе. Шли трое суток с короткими привалами.
Так Кобра впервые встретился с Аббой, жизнь связала их на несколько лет. И впоследствии Абба не раз благодарил судьбу и собственную прозорливость, которая подсказала ему, что молодой русский парень с мертвыми прозрачными глазами, спокойно куривший под дулом автомата, многого стоит.
В горах Данин спал в хижине, сложенной из камней, где имелся очаг, на котором Кобра готовил себе еду, спал он на деревянном настиле, покрытом рваной одеждой, видимо снятой с захваченных пленных, охрана отсутствовала, впрочем, и идти было некуда. Конечно, он мог определить, в какой стороне находились советские войска, и, если двигаться по прямой, в конце концов набредешь на своих. Но кто для Кобры “свой”? Главное, добраться до них шансов практически никаких. Да и Абба, к тому времени Данин уже знал имя иностранца, национальность которого определить не мог, был далеко не прост, и видимая свобода пленника наверняка контролировалась, являлась примитивной ловушкой. Кобра лишь однажды его спросил:
– Вы имеете на меня определенные виды? Когда мы отсюда уедем?
– Всему свое время, молитесь, чтобы ваши меня не убили. Вы умрете следом за мной, только страшнее, – ответил Абба.
– Я говорил, для меня нет ваших и наших, я сам по себе, – сказал Кобра и ушел в свою нору.
Через день Абба зашел к нему в хижину с каким-то афганцем, они перебросились несколькими фразами, после чего абориген развязал мешок, который держал в руках, и вынул из него человеческую голову.
– Ты знал этого человека? – спросил Абба. В хижине было сумеречно, голова испачкана в крови. Кобра сказал:
– Вынесите на свет, не разберу.
Афганец сунул голову в руки Кобре, что-то сказал и ушел. Кобра вышел на улицу, вымыл голову в бочке с водой, которая стояла неподалеку, отер тряпицей мертвое лицо, положил голову на выступ в скале, отошел, пригляделся. В этот момент он походил на художника или фотографа, ищущего наилучший ракурс для портрета.
Абба наблюдал за Даниным, молча курил.
– Фамилии не знаю, кажется мне, что это старлей из второй роты, они стояли по соседству с нами.
– Он был разведчик? – спросил Абба.
– Не думаю, – ответил Кобра. – Полагаю, обычный полевой офицер.
– Больше ничего сказать о нем не можете?
– Нет.
– Хорошо, захороните. – Абба взглянул на Данина с любопытством и ушел.
Кобра отыскал среди скал кусок земли, вырыл яму, захоронил голову и стал готовить обед. Он чувствовал, что за ним наблюдают, но не оглядывался, вел себя как обычно.
Еще через три дня в лагерь привезли русскую женщину с сыном, парнишкой лет десяти, может, чуть старше. Кобра видел их издалека. В хижину вновь явился Абба.
– Они захватили жену и сына русского полковника, который во время боя погиб, унести его не удалось. Они хотят отослать женщину и парня обратно. У нас имеется старенький “Виллис”, вы можете сделать так, чтобы, когда машина придет к русским, она взорвалась?
– Прибыла на место и взорвалась? – переспросил Кобра. – Нет. Если установить часовой механизм, то он сработает в определенное время. Где будет находиться машина – неизвестно. Можно сделать так, что взрыв произойдет, когда откроют капот или багажник. Существуют дистанционные управления, которых у меня нет. Так что ваше театрализованное представление я устроить не в силах.
– А если от этого зависит ваша жизнь?
– Слушайте, майор, полковник или кто вы там на самом деле! – разозлился Кобра. – Моя жизнь никак не связана с моими техническими возможностями. Пугать меня не надо, вы уже могли убедиться, что это бессмысленно. И вообще мне надоело жить в этой лачуге, мерзнуть ночами. Я такой, какой есть, нужен – берите!
– Странный вы человек, Вадим. – Абба смотрел задумчиво. – Я видел много разных людей, вас не пойму.
– Чего меня понимать, я прост, как оглобли, – ответил сержант.
Через несколько дней Данина перевезли в лагерь военнопленных, где была обычная казарма, двухъярусные койки, кормили неплохо. Здесь были люди разных национальностей, они и держались группами, разговаривали между собой на родном языке. Было и с десяток русских, среди которых Кобра быстро определил троих блатных, их особо и разыскивать не требовалось, они вели себя вызывающе, громко разговаривали, щеголяли татуировками. В камере им определили бы место у параши. Один из них, высокий и рыхлый, сверкая рыжими фиксами, на второй день подошел к Кобре, небрежно похлопал по плечу:
– Привет, парень, чую, нашего полку прибыло. Сам сдался или контуженого взяли? Я тут за старшего, так что докладывай как на духу.
Кобра видел, что дружки “пахана” наблюдают за разговором, дело происходило во дворе, неподалеку стоял часовой с автоматом. Кобра, ни слова не говоря, ткнул жестко блатняка в горло, под кадык, в самую ямочку. Тот зашелся хрипом, пустил слюну, упал на колени. Кобра его обошел, направился к русской “колонии”, один из русских был явно офицер.
– Петухи, кто из вас в зоне баланду хлебал, разговор вести может? – Он смотрел на офицера. – Ты коммунист или еще в комсомоле обитаешь? Предупреждаю, кто ко мне полезет, убью, – и, не ожидая ответа, пошел вдоль забора.
Русские к нему больше не приближались, пару раз пытались заговорить нацмены. Кобра говорил лишь одно слово “отойди”, и его оставляли в покое.
Начались допросы, говорили в основном вежливо, но трижды ударили, он два раза упал, поднимался, разговор продолжать отказывался.
Через неделю появился Абба, улыбнулся, как старому знакомому, спросил:
– Ну как, пока живой?
– А чего мне сделается? – удивился Кобра, словно разговор происходил не в концлагере, а в доме отдыха. – Кормежка нормальная, народ дерьмо, так я ни с кем и не общаюсь.
