– Прелесть моя, мы сами решаем свои проблемы.
– У меня приказ…
– Машенька, скажешь, что дала валидол. – Крячко вывел медсестру в коридор.
– Я не Машенька…
– Тем более! – Станислав поцеловал девушку в щеку. – Иди, радость моя. Иди. – Он вернулся в приемную. – Верочка, ни с кем не соединять. Если будет звонить Лев Иванович, вызови меня.
– Станислав, почему вы целуете посторонних женщин? Кофе?
– Обязательно! – Станислав вошел в кабинет, посмотрел на Орлова, который безуспешно пытался открыть бутылку коньяка, отобрал ее, подтолкнул генерала к столу. – Сядь ты, ради бога, не мельтеши перед глазами и руководи. Бутылки открывать позволь профессионалам. Я знаю, что ты ушел с коллегии, знаю! По-человечески я тебя понимаю.
– А как ты меня не понимаешь? – перебил генерал и взял у Станислава рюмку.
– Ты же профессионал, обязан говорить на языке сокамерников. Ну если ты внедрился в банду, то начнешь «выкать» и демонстрировать белоснежный платок? Ты нормально матюгнешься, сморкнешься при помощи пальцев. Что это ты карандашом расчиркался? – Станислав указал на перечеркнутую страницу календаря. – А кто, позвольте спросить, все это будет делать? А ты знаешь, что Гуров банду за горло берет и скоро из них труха посыплется?
– Не надо, даже не смешно! Выгодно им убивать людей – будут убивать.
– Можно спасти хоть одного человека…
– Ты в церковь сходи! Покайся! – перебил Орлов.
– Я в церковь пойду! К черту в зубы заберусь… Но, как говорит мой друг и учитель, меня можно только убить.
– Убьют, – равнодушно сказал Орлов и выпил.
– Убьют! – согласился Станислав. – Но только с тобой, с Гуровым. Я могу насчитать немало парней. На Руси убивали издревле, однако еще люди остались.
Орлов выпил вторую рюмку, жестом велел коньяк убрать. Дверь приоткрылась, Верочка внесла кофе, поставила поднос на стол для совещаний, пошла к двери.
– Спасибо за кофе, девочка, – сказал Орлов. – Я на месте. Жизнь идет своим чередом.
– Ясно, мой генерал! – Верочка попыталась щелкнуть каблучками и вышла.
– Так, говоришь, Лева зацепился? – спросил Орлов.
– Молчит, но, судя по взгляду и порой скользящей улыбке, зацепился, – ответил Крячко.
– Присмотри за ним, Станислав.
– Не понял? – Станислав развел руками.
– Старайся не оставлять одного, будь рядом.
– Так он мгновенно поймет и прогонит.
– Не уходи. Начнет ругаться, скажи, я велел.
…Гэбэшник ушел, прислуга давно убрала номер. Иван сел в кресло, включил телевизор, звук убрал, безразлично смотрел на волооких красавиц и тщательно причесанных мужчин, которые бесконечно выясняли отношения. Вскоре он перестал их замечать, закрыл глаза.
Никакой видеосъемки, это ясно. Покойнику доллары не нужны, да и платить их никто не собирается. Ведь зарекался работать с гэбэшниками, осел. Солидные деньги за пустяковую работу… Бежать следовало и не оглядываться. Может, только на деньги и не клюнул бы, пытался оправдать себя Иван. Хорошие документы соблазнили. Если они кассету с моими показаниями получат, ликвидируют моментально. Но и отказаться нельзя, поговорят немного и опять же ликвидируют. Они бы меня давно ментам сдали, боятся, что я их контору засвечу. Хотят, чтобы я рассказал все, но лишь до определенного момента. Им пленка нужна, которую можно монтировать, мои живые показания для них – самострел.
Так и не найдя из создавшегося положения выхода, Иван заснул.
Григорий Котов сидел в своей квартире, смотрел на беременную жену влюбленно, пил чай, изображал внимание, но рассказа жены не слышал.
Настя, так звали жену Котова, была русской красавицей, каких в застойные времена любили рисовать в обнимку с трактором. Грудь, коса, бедра, голубые глаза и на щечках ямочки. Беременность Настю не портила, несмотря на восьмой месяц, была практически незаметна.
Познакомилась она с Котовым в Шереметьеве, где Настя работала буфетчицей в депутатском зале. Диву можно было даваться, гадая, как это такая красавица подпустила к себе костлявого, сутулого, с длинным носом Гришу Котова. Да и он, сорокапятилетний холостяк, старый сыщик, прекрасно осведомленный о своей внешности, никогда бы и не решился ухаживать за тридцатилетней красавицей, вокруг которой мужики вели постоянную войну.
Но Котов выполнял задание Гурова, разыскивая человека, и имел все основания считать, что хорошенькая буфетчица разыскиваемого знает, но называть не желает. Если ухаживания Гриши за Настей были заранее обречены на провал, то разработка буфетчицы опытным опером являлась делом иным.
Он был упорен, последователен, на работе никогда не стеснялся, а ума, обаяния Григорию Котову было не занимать. Осада Помпеи продолжалась три с лишним недели, велась круглосуточно, по всем правилам науки. Ночью, когда она сдалась, Гриша и Настя объяснились в любви, на следующий день подали заявление в загс.
Григорий был так счастлив, чуть было не забыл доложить Станиславу Крячко о выполнении задания.
Только дураки убеждены, что красивые женщины в личной жизни счастливы. Настя вышла замуж в девятнадцать, развелась в двадцать один, до тридцати отбивалась от мужиков, которые в своей агрессивности и прямолинейности были не очень и виноваты. Настя родилась не психологом, не аналитиком, а женщиной, которая понимать нормальных мужиков не желала, а тихо их возненавидела. У Котова было задание, что объект – женщина роскошная, опер заметил сразу, но через три дня перестал ее внешность замечать.
В общем, финал истории был предрешен и закономерен.
Они поженились, любили друг друга, ждали ребенка, а сейчас пили чай. Жена рассказывала о ценах и быте, муж думал, что Лев Иванович Гуров мужик мировой, сыщик полугениальный, но упрямее самого Григория Котова, что в природе еще не встречалось.
– Ты меня слушаешь или нет? – сердито спросила Настя.
– Очень внимательно, – ответил Гриша и повторил последнюю фразу жены: – Утром ты встретила Лялю, которая сто лет назад была твоей сменщицей…
– Как ты ухитряешься не слушать, но запоминать?
– Записываю на магнитофон.
– Ты ужасно умный, Гриша, все знаешь.
– Так оно и есть. – Котов покосился на часы, так как последнее время не высыпался.
– Наколки, которые делают уголовники, смываются или они на всю жизнь?
– Не знаю, Настенька, грешен. Раньше вроде сводили кислотой, но след оставался. А теперь, может, чего придумали. А к чему тебе?
– Ага! Попался! – Настя захлопала в ладоши. – Я же тебе только сейчас говорила, что моя Лялька встретила своего давнего хахаля. У него на кисти якорь выколот был, а теперь нету.
– Якорь? На кисти? – Котов понимал весь идиотизм своего предположения, но удержаться не мог. – А на какой руке?
