Жестокие нравы, сударь, в нашем городе! Жестокие!
А. Н. Островский
Роман частично основан на реальных событиях, хотя некоторые
имена изменены.
Часть первая. Охота на дьявола
Глава 1
Охота на дьявола
Бестужев впервые ехал в столь фешенебельном вагоне — но
полированное красное дерево, бронзовые начищенные до жаркого блеска украшения,
сверкающий лак, расшитые занавески на окнах и прочие атрибуты роскошной жизни
на него не произвели ни малейшего впечатления. Не до них было — да и находиться
в этих декорациях ему предстояло всего лишь несколько минут, до полной и
окончательной кончины Готлиба Краузе…
Сбросив пиджак и ослабив узел галстука, он распахнул на всю
ширину окна вычурные занавески. Как и следовало ожидать, прямо напротив его
купе помещался герр Майер, с присущим опытному полицейскому терпением застывший
живой статуей.
Притворившись, будто не замечает неотвязного провожатого,
Бестужев щёлкнул крышкой портсигара и расположился на огромном мягком диване в
позе человека, которому больше совершенно некуда спешить. Краем глаза он видел,
что Майер так и торчит на прежнем месте с совершенно равнодушным лицом.
На австрийских вокзалах, как и повсюду за границей, в
колокол не звонили. Сигналом о том, что поезд отправляется, служили
громогласные выкрики кондукторов. Вот и сейчас, когда подошло время, Бестужев
услышал зычное:
— Фертиг! Фертиг!
И сидел в той же небрежной позе, пуская дым. Экспресс Канн —
Ницца — Вена — Санкт-Петербург тронулся совершенно незаметно — просто-напросто
в один прекрасный момент пол под ногами едва уловимо вздрогнул, станционные
здания, люди на перроне — всё помаленечку стало уплывать назад.
Без всякой спешки приподнявшись, погасив папиросу в сияющей
бронзовой пепельнице, Бестужев подошёл к окну и самым вежливым образом
раскланялся с представителем императорско-королевской тайной полиции. Герр
Майер с непроницаемым лицом слегка приподнял котелок и повернулся, явно
собираясь уходить, считая свою миссию выполненной.
Бестужев моментально преобразился. Двигаясь со всей
возможной быстротой, он накинул пиджак, бегло проверив, не вывалилось ли
что-нибудь из карманов, затянул галстук, нахлобучил шляпу и вышёл в коридор,
где стены были обиты тиснёной кожей, а на полу постлан алый ковер.
Величественный, монументальный обер-кондуктор оставался на
прежнем месте, у выхода в тамбур. Его можно было принять за генерала
какого-нибудь полуопереточного южноамериканского государства: белоснежный
мундир, погоны из галуна, аксельбант, в сапоги можно смотреться, как в зеркало…
Поезд принадлежал одной из российских железных дорог, а
следовательно, и «обер» был подданным Российской империи — потому Бестужев и
выбрал именно этот план… За окном всё так же неспешно проплывали здания и люди.
Подойдя вплотную к импозантному усачу, Бестужев кивнул на боковую дверь,
противоположную той, через которую вошли пассажиры.
— Отоприте немедленно.
На холёной физиономии отобразилось лёгкое удивление:
— Простите, господин…
Упёршись ему в переносицу тяжёлым взглядом, Бестужев
произнёс с расстановкой, веско, тем именно тоном, какой в пределах Российской
империи производил должное впечатление:
— Живо отопри дверь, болван! Охранное отделение! На
товарный, под Владивосток, захотел? Жив-ва, морда!
Вот теперь в глазах «обера» мелькнуло надлежащее почтение, и
он с поразительным для столь монументальной комплекции проворством зашарил по
карманам в поисках ключа, найдя, кинулся к двери, бормоча:
— Сей секунд-с! Не извольте беспокоиться, мы с
понятием…
Замок щёлкнул. Повернув ручку и придерживая дверь рукой,
Бестужев бросил наставительно:
— Не было меня здесь, ты понял? Пустое купе!
— Будьте благонадёжны, ваше…
Бестужев был уже на лесенке. Оглянувшись вправо-влево,
примерившись, ловко спрыгнул на перрон с противоположной стороны поезда. Чтобы
не привлекать внимания публики на перроне, тут же обернулся к вагону и пошёл за
ним следом, сияя лучезарной улыбкой, махая рукой так, словно провожал кого-то
по-настоящему близкого. Уловка подействовала, на него не обратили ни малейшего
внимания.
Слегка ускорил шаг, чтобы поезд его не обогнал — господин
Майер мог и остаться на перроне по исконно немецкой служебной ретивости.
Остановился, только выйдя из-под высокой стеклянной крыши вокзала.
Мимо проплывали вагоны, украшенные начищенными медными
буквами МОСВ.
[1]
Багажный вагон. Холодильный вагон, в котором
обычно везли в Россию нежный груз — фиалки из Италии. Бестужев печально
покривил губы — сейчас там находилось и тело поручика Лемке, точнее,
петербургского приват-доцента Людвига Фридриховича Вернера, совершавшего
поездку ради собственного удовольствия и злодейски убитого в Вене неизвестными
злоумышленниками…
Перейдя пути по звонкой металлической эстакаде, он уверенно
направился к боковому выходу, предъявил контролёру перронный билет и
беспрепятственно покинул вокзал — один из многочисленных провожающих, не
обременённый ничем, кроме тросточки (той самой, с залитой свинцом рукоятью),
прилично одетый молодой человек, ничем не выделявшийся из толпы венцев.
Опять-таки с непринуждённостью истого венца направился к остановке конки,
высматривая номер пятьдесят седьмой, идущий на Луизенштрассе. Когда сытые,
аккуратные немецкие лошадки с коротко подстриженными хвостами остановились,
вошёл в вагон и устроился на свободном месте у окна. Прикрыв глаза, облегчённо
вздохнул: слежки за ним не было, значит, удалось уйти, не привлекая внимания,
все, кому это ведать надлежит, полагают, что он по-прежнему находится в
набирающем скорость поезде…
Легкомысленного настроения не было — откуда ему взяться, не
та ситуация — но он определённо ощущал некую лёгкость как в движениях, так и в
мыслях. Он был сейчас чем-то вроде Невидимого Человека из английского романа
Уэльса, его как бы и вовсе не существовало на свете.
Рижский коммерсант Готлиб Краузе хотя как будто бы и
оставался в этом мире — но исключительно в виде паспорта, лежавшего в кармане
генерала Аверьянова. В прозаической венской конке ехал, да будет вам известно,
коллежский советник Иван Бернгардович Фихте из Санкт-Петербурга, скромный чиновник
Министерства юстиции, путешествовавший для собственного развлечения и за
собственный счёт. Российский подданный немецкого происхождения — наиболее
удобная личина и в Германии, и в Австро-Венгрии — в таковом немцы видят как бы
чуточку и своего, не вполне иностранца…
Как опытный жандарм, знающий законы сыска, он понимал, что
пребывает сейчас в совершеннейшей безопасности. Надёжно растворился среди
миллиона семисот тысяч жителей дунайской столицы. Никто не объявлял в розыск
человека с его приметами, никто понятия не имел о паспорте на фамилию Фихте. Ну
а шанс столкнуться нос к носу с графом фон Тарловски или кем-то из его людей
настолько ничтожен, что его и не следует принимать в расчёт. Вот уж поистине,
Невидимый Человек… О его существовании никто и не подозревает, а потому и
искать не станет.
