Бахметов выпрямился, воинственно выставил растрёпанную
бороду:
— Алексей Воинович, вы, конечно, можете меня
арестовать, привлечь и заточить, но я скажу вслух: гниёт российская монархия,
да-с!
Бестужев сказал устало:
— Да полно вам ерничать, Никифор Иванович… Не
изображайте вы христианского мученика древних времён, ввергнутого на арену со
львами. Вы не хуже меня знаете, что за подобное сотрясение воздуха вам и
копеечный штраф не грозит. Чтобы человека вашего положения привлечь и заточить,
нужно… ну, я не знаю. Нужно, чтобы вы вооружились голландской двустволкой и
отправились по Невскому, расстреливая всех встречных городовых. Примерно так.
Да и в этом случае общественное мнение, чего доброго, такую кампанию в вашу
защиту организует, что пустяком отделаетесь…
— Ну а если серьёзно? Гниёт богоспасаемая монархия…
— Хотите я вас разочарую? — спросил
Бестужев. — В милых вашему сердцу парламентских республиках происходят
махинации и почище. Вам никогда не доводилось слышать о «шайке Туида» в
Северо-Американских Соединённых Штатах? Невообразимые суммы казённых денег были
присвоены, речь шла о многих миллионах североамериканских долларов. А во время
не столь уж дальней по времени аферы с акциями Панамского канала французский
парламент, по достоверным данным, куплен был весь, человек триста с гаком
народных избранников. А ведь во Франции монархии лет сорок как не существует, в
Америке её и не бывало отродясь. Не в монархии тут дело, а в пакостном свойстве
иных людишек казённые суммы воровать…
Бахметов прищурился:
— Доводилось мне читывать что-то о Туиде, да и насчёт
французишек вы правы, в общем. Однако! Обратите внимание! Ни в одной из
упомянутых вами стран нет и не было каких бы то ни было категорий граждан,
законным образом поставленных выше закона, — как это обстоит с членами
российского августейшего дома, или я не прав?
Самое скверное, что он был абсолютно прав — и Бестужев
угрюмо молчал, не имея аргументов…
— И что же вы намерены делать?
— Да то же, что и вы, — сказал Бестужев. —
Продолжаю прилежно исполнять свои служебные обязанности. Вы ведь, несмотря на
весь ваш благородный гнев, по-прежнему от обязанностей научного консультанта не
отказались? Вот видите. А я вдобавок человек военный, мне приказы исполнять
надлежит… Уж если разговор у нас откровенный, то скажу вам по совести: по моему
глубочайшему убеждению, к некоторым вещам следует относиться… философски. Быть
может, аппарат Штепанека и в самом деле не принесет особой пользы в военном
флоте…
— Особой? — фыркнул Бахметов. — Да там пользы
ни на копейку!
Бестужев невозмутимо продолжал:
— С другой стороны, телеспектроскоп будет крайне
полезен при междугородней связи, выполняя функции, которые телеграф выполнять
не в состоянии. И кроме того, аппарат может сыграть значительную роль в
кинематографе, самым революционным образом привнеся туда массу новшеств…
— Оч-чень интересно! И кто так считает?
— Ну, например, профессор Матиас Клейнберг, светило
австрийской электротехники, — с нескрываемым злорадством сказал
Бестужев. — Мне довелось с ним беседовать, и он прочитал мне целую лекцию,
подробно живописав ошеломительные перспективы…
Профессор был несколько сконфужен.
— Ну, если Клейнберг… — проворчал он, сразу
поумерив пыл. — Тогда, кто же спорит… — он поднял голову, глаза вновь
сверкнули дерзким, вызывающим любопытством. — Алексей Воинович, мне, право
же, интересно… Как вы себя чувствуете?
— Я? Прекрасно.
— Нет, я оговорился, неправильно сформулировал… Я имел
в виду не вас персонально, а жандармов, охранное отделение, департамент
полиции. Я немного представляю себе размах, масштабы и всеохватность политического
сыска. И, как учёный, в состоянии анализировать, экстраполировать, обобщать… В
ваши папки, картотеки и — что там у вас ещё — должна стекаться вся информация о
происходящем в империи. Всё должно быть в ваших прозаических картонных папочках
— вся грязь, все прегрешения, всё воровство, начиная с самых верхов. Информация
такой полноты и размеров, какую любая оппозиция заполучить не в состоянии. А
поскольку я вас считаю людьми умными… Вам не страшно в этих ваших закромах,
прекрасно рисующих общую картину? Ну вот так запросто, по-человечески, не
выдавая никаких служебных тайн, можете сказать — не страшно ль вам иногда? Вы
же всё знаете… Мне вот представляется, что в душе вам порой жутковато…
— Это, простите, исключительно ваши фантазии, —
сухо сказал Бестужев. — Нет. Мне не страшно. Не вижу я той самой
измышлённой вами грандиозной жути…
Ему хотелось верить, что его голос звучит ровно и спокойно.
Очень хотелось верить…
Бахметов, небрежно вертя пустую чарочку, наблюдал за ним с
непонятной улыбкой. «Ах ты чёрт, — подумал Бестужев в приступе
озарения. — Он же меня изучает, словно холерного вибриона под микроскопом.
Умён наш учёный господин, ох, как умён, а кроме того, давненько состоит в
партии кадетов, с другими партиями водится, твёрдо намеренными ограничить до
предела власть монарха этой их любимой придумкой, „правительством,
ответственным перед Государственной Думой“. Мы всю эту публику изучили
прекрасно, секретными сотрудниками пронизали сверху донизу, сведений накопили
немерено, в отчётах и аналитических записках систематизировали и отразили. Но
ведь и они, самые умные из них, должны бы сообразить, что нас изучать следует?
Как реальную противостоящую силу? Попадаются в агентурных донесениях намёки,
что дело именно так и обстоит…»
— Значит, не видите… — лукаво поблёскивая глазами,
протянул Бахметов. — Ой ли? Большое количество точных знаний как раз и
позволяет выводы делать.
— Я не делаю выводов, — сказал Бестужев. — Я
служу. Служивый человек, вот вам и весь сказ…
— Понятно… — протянул Бахметов. — Изображаете
нерассуждающего служаку? А мне вот отчего-то кажется, что вы гораздо умнее и
тоньше, и свои мысли по многим вопросам бытия имеете, и размышляете над многим.
Разговор у нас совершенно приватный, вот мне и любопытно было бы знать: видите
вы какие-нибудь пути выхода из непростой нынешней ситуации?
— Чистую правду? — сказал Бестужев. — Вижу
единственный выход: переловить революционеров и перевешать.
— Но ведь всё не исчерпывается теми, кто бросает бомбы
и стреляет из браунингов? Далеко не исчерпывается.
Он вновь был прав, Бестужеву пришлось это мысленно признать.
Не в бомбистах дело, а в общем настроении умов, в распространении заразы на всё
российское общество сверху донизу…
— Я знаком со многими офицерами, в том числе и в
генеральских чинах, — продолжал Бахметов. — Знаете ли, многие всерьёз
задумываются о возможных путях выхода из нынешней ситуации…
— Я не понимаю, о чём вы.
— Бросьте, Алексей Воинович, прекрасно всё понимаете,
вы ж на знании сидите… Многие думают над выходом, в том числе и носящие погоны…
правда, с людьми вашего ведомства мне до сих пор не приходилось на эти темы
беседовать, отчего во мне и пробуждается живейший интерес.
