— Господин Краузе?! Я, право… Вы, право…
— Можете и так меня называть, — сказал Бестужев
жёстким, неприязненным тоном, сразу расставлявшим всё на свои места. —
Хотя настоящее имя у меня другое. У полицейских, Густав, сплошь и рядом имён
гораздо больше, чем полагается обычным обывателям…
Последняя фраза произвела на извозчика прямо-таки
ошеломляющее впечатление: глаза у него вылезли из орбит, рот приоткрылся,
Густав отпрянул к закрытой дверце, в нём появилось что-то от побитой собаки…
Подозрения Бестужева мгновенно переросли в уверенность.
— Что это с вами, Густав? — язвительно осведомился
он. — Почему упоминание о полиции у вас вызвало столь бурный всплеск
эмоций? Ничуть не свойственных добропорядочному подданному императора и короля?
Вы мне сейчас напоминаете нашкодившего кота, который сожрал печёнку на кухне и
был застигнут поваром, как выражаются итальянцы, in flagranti
[3]
…
Или, вульгарно выражаясь, на горячем… Ну, Густав?
Извозчик таращился на него, как на привидение, беззвучно
шевеля бледными узкими губами. Никаких сомнений уже не осталось, скотина,
тварь, мерзавец, слабая душонка…
Не сводя с него цепкого взгляда, как охотничья собака перед
загнанной в непроходимый кустарник дичью, Бестужев медленно поднял руку,
потеребил двумя пальцами левый лацкан сюртука — за которым агенты здешней
тайной полиции как раз и носили служебный значок с двуглавым имперским орлом.
Густав казался олицетворением тоскливой безнадёжности.
— Вынужден вас разочаровать, — жёстко усмехнулся
Бестужев. — Я не могу предъявить вам значка. Поскольку служу не в
императорско-королевской, а в российской тайной политической полиции. Значков у
нас, подобно австрийским коллегам, нет. Но ваше положение от этого не делается
менее безнадёжным: я здесь нахожусь совершенно официально, легальнейшим образом
взаимодействую с вашей тайной полицией. Подобные учреждения, независимо от их
географического положения, никогда не отличались кротким нравом… Вы
когда-нибудь привлекались к суду, Густав? А в полиции на допросах бывали?
— Н-нет… — пробормотал совершенно раздавленный
извозчик. — Никогда в жизни… Исключительно мелкие штрафы за нарушения
полицейских предписаний о извозе… случайные нарушения!
— В таком случае приходится констатировать, что вы —
потрясающий неудачник, — без улыбки сказал Бестужев, давя взглядом, хмурым
видом, грозным выражением лица. — Ваше первое же серьёзное знакомство с
полицией означает привлечение по столь тяжким параграфам, что и врагу не
пожелаешь… — он бросил резко, словно хлыстом ударил. — И спасти вас
может только полная откровенность! Понятно? Будете откровенны — и у вас
появится шанс остаться не сообщником, а жертвой… Ну?
В уголках глаз Густава появились даже две мутные старческие
слезинки. Извозчик, подрагивая нижней челюстью, с натугой выговорил:
— Они меня убьют… Непременно убьют, майн герр…
— Не буду врать, что меня эта перспектива
трогает, — жёстко сказал Бестужев.
— Это жестоко…
— Полагаете? — прищурился Бестужев. — Двух
они уже убили, и один из них был моим другом. С какой стати меня должна
волновать судьба постороннего человека? Который всех предал?
— Хорошо вам говорить, — плаксивым тоном промямлил
Густав. — Вы полицейский, у вас наверняка есть пистолет, вы умеете с ним
обращаться. А я мирный обыватель, даже в армии никогда не служил из-за
скверного здоровья, мне-то каково? Что прикажете делать, когда такие страшные
люди…
Он жалобно ныл что-то ещё. Бестужев не слушал. Какую же
серьёзную промашку мы допустили, думал он. Мы все до одного. Отнеслись к этому
самому Густаву как к одушевлённому инструменту наподобие штопора или вилки.
Дико, невозможно было представить, чтобы тебя предал железнодорожный билет или
собственная шляпа… Вот он, дьявол, на которого от непонимания происшедшего
готовы были всё свалить: хнычущий старикашка с цыплячьей шеей, запугать
которого было совсем нетрудно.
Хотя… Это не промашка, если рассудить. Просто-напросто мы с
самого начала прекрасно понимали, что для полиции Густав будет абсолютно
бесполезен: он никоим образом не был посвящён в наши дела, он просто возил
людей из одного места в другое. Тем более что официальным инстанциям
Австро-Венгерской империи, сколько их ни есть, Штепанек был абсолютно не нужен.
Но никто не предвидел Гравашоля — которому понадобились именно маршруты передвижений,
адреса…
Густав всё ещё жалобно тянул что-то заунывное, перечислял
свои хвори, усугубившиеся от нелёгкой работы.
Ларчик открывался просто, думал тем временем Бестужев.
Где-то, когда-то я попался им на глаза, они обратили внимание, что меня возит
один и тот же извозчик… Не так уж и трудно отыскать фиакр по номеру… Тарловски
сообщил, что анархисты уже убили двух других охотников за Штепанеком. Пожалуй…
Да, вот именно, объяснение одно: люди Гравашоля устроили засаду где-то
неподалёку от жилища профессора Клейнберга — потому что это та отправная точка,
которую наверняка не миновал ни один из тех многочисленных агентов. Я бы на их
месте именно так и поступил…
— Перестаньте хныкать, — сказал Бестужев всё так
же неприязненно.
— Что со мной будет? Моя семья не переживёт, если я
окажусь под судом… Я их единственный кормилец…
— Мы забудем обо всём, — сказал Бестужев, усилием
воли заставив себя проявить толику мнимого сочувствия. — Я понимаю, что вы
не более чем жертва… Но простить вас мы согласны при одном-единственном
условии: если вы расскажете всё откровенно.
— А если они вернутся, как обещали? И…
— Ну, если только в этом дело… Я готов предоставить вам
надёжное убежище. С решётками на окнах и дверью, запертой снаружи. Уж там они
вас безусловно не достанут, и вы долгие годы проведёте в совершеннейшей
безопасности…
— Только не это!
— Ну тогда перестаньте хныкать, чёрт бы вас побрал, и
рассказывайте!
Он сидел, откинувшись на спинку сиденья, пускал дым в
полуопущенное окно и слушал дребезжащий тенорок Густава, время от времени
бесцеремонно прерывая — когда извозчик тонул в ненужных мелких подробностях или
вновь начинал бить на жалость. Примерно это он и ожидал услышать: в один далеко
не прекрасный вечер в фиакр к Густаву как ни в чём не бывало уселись трое
вполне благопристойных господ, пожелали ехать в Пратер, а на полдороге,
примерно как Бестужев сейчас, попросили остановить на минутку экипаж, сдёрнули
Густава с козел, затащили внутрь и упёрли в лоб револьверное дуло.
По описанию, пусть сбивчивому и неточному, Бестужев всё же
довольно быстро опознал и Гравашоля, и двух его людей. Если исходить из даты,
когда это произошло, то подозрения подтверждаются: Бестужева наверняка
подкарауливали возле дома профессора (не его конкретно, очередного охотника на
Штепанека) — что ж, неглупо, иногда, чтобы добыть дичь, выгоднее и проще
не самому её отыскивать по уши в болоте, а следить за охотниками…
