Глянув на часы и убедившись, что прибыл с приличным запасом
времени, он некоторое время, не привлекая ни малейшего внимания, фланировал
неподалёку от входа в кабачок «Белая горлинка», пока не заметил издали Ксавье
де Шамфора — но подождал, когда молодой инспектор войдет внутрь. Слежки за
Ксавье не оказалось.
В кабачке было шумновато, но всё же не настолько, чтобы
нельзя было беседовать вполголоса. Инспектор сидел за столиком в дальнем углу,
Бестужев подошёл и без церемоний уселся. Полюбопытствовал:
— Как себя чувствуете?
— Нормально, — пожал плечами инспектор. —
Могло обернуться хуже. А вы?
— Да, в общем… Всё нормально, — сказал Бестужев.
У него лишь самую чуточку побаливали ребра и бока —
следствие того, что несколько человек сбились в кучу-малу, упали друг на друга,
отброшенные взрывом в квартире. Даже контузии не случилось, вот удача. Не
повезло лишь человеку с маузерами и агенту в коричневом пиджаке — бедолаг
взрывом разметало на части. Как засвидетельствовали вызванные на место
происшествия военные сапёры, в квартире было заложено с полфунта излюбленного
террористами разных стран «гремучего студня», электрический взрыватель, подобно
старинным кремневым пистолетам, надёжности ради сработал в «два щелчка» —
сначала цепь, работавшая от аккумуляторной банки, разомкнулась, когда открыли
входную дверь, привела в готовность бомбу, а потом, когда незадачливый агент
распахнул вторую, грянуло…
— Не могу выразить, как я вам благодарен, —
серьёзно сказал Ксавье. — Вы спасли нам жизнь…
— Пустяки, — сказал Бестужев. — На моём месте
вы бы точно так же действовали… Должно быть, Гравашоль не смог в кратчайшие
сроки обеспечить больше взрывчатки, иначе несдобровать бы всем, могло всю
квартиру разнести, лестничную клетку покорёжить, а уж всех нас при таком
обороте…
— Да… Что будете пить? Гарсон!
— Вот это, — сказал Бестужев, показывая на
соседний столик. — Интересно было бы попробовать…
— Два перно, гарсон.
На вкус русского человека, это самое перно — тот напиток,
что напоминал по виду разведённый зубной порошок, — более походило на
некую аптечную микстуру, ощущения вызывало не то чтобы предосудительные, а,
скажем так, экзотические. Однако Бестужев старательно отпивал по глоточку —
случаются напитки и похуже, например, то «цимлянское» и «бургундское», что
фабрикуется в казачьих областях неведомо из какой дряни…
— Скорее уж, Ксавье, это вам мы обязаны жизнью, —
сказал Бестужев. — Ваши высказывания по поводу того, что с этой квартирой
что-то упрямо не складывается, произвели на меня нешуточное впечатление, я
начал всерьёз ожидать подвоха и как только заметил провод, которому совсем не
полагалось там быть… Жаль, что ваши соображения не были приняты во внимание.
Сдаётся мне, что не только Ламорисьер хорошо изучил Гравашоля, но и Гравашоль —
Ламорисьера. Бригадир уже был готов к тому, чтобы первым ринуться в ту комнату…
— Отваги ему не занимать, — с иронической улыбкой
произнёс Ксавье. — В чём в чём, а уж в недостатке храбрости никак не
упрекнуть…
— Да, Гравашоль рассчитал всё отлично. Жаль только, что
бригадир не послушал вас…
— Ну, это не впервые случается, — сказал Ксавье
вроде бы небрежно, однако уязвлённое самолюбие, конечно же, чувствовалось.
На некоторое время воцарилось неловкое молчание. Не глядя на
Бестужева, Ксавье молча тянул перно.
Бестужев решил брать быка за рога — как-никак время
чертовски ценно, а расследование откровенно топчется на месте…
— Инспектор… — сказал он доверительно, — быть
может, обойдемся без излишней дипломатии? Вы практически сразу согласились на
моё предложение встретиться и обсудить дела в совершенно приватной обстановке.
Следовательно, понимали, что речь пойдёт о вещах не самых приятных… Я понимаю:
честь мундира, всё прочее… Но, во-первых, ситуация требует забыть обо всём
этом, а во-вторых, чтобы вы не чувствовали себя очень уж печально, признаюсь откровенно:
я нахожусь примерно в таком же положении, что и вы. Мы с вами собратья по
несчастью, вот именно… Я тоже далеко не во всём могу найти понимание у тех,
кому временно вынужден подчиняться, мои соображения точно так же не берутся в
расчёт… а меж тем я набираюсь наглости думать, что соображения мои могут
оказаться правильными… Вам требуются фамилии, или вы и так прекрасно понимаете,
о ком я говорю применительно ко мне?
— Понимаю, — бледно усмехнулся Ксавье.
— Ситуация совершенно та же самая, — продолжал Бестужев. —
И Ламорисьер, и Гартунг — люди опытные, толковые, но, вот беда, очень уж
склонны полагаться исключительно на собственное мнение, безгрешными себя
считают… Это вредит делу, тут двух мнений быть не может. — Присмотревшись к
лицу собеседника, он решил рискнуть. — А, кроме того, у обоих, мне
представляется, есть и ещё одна неприятная чёрточка: оба склонны приписывать
все заслуги исключительно себе, порой обходя подчинённых наградами. Поймите
меня правильно, я служу не ради наград — но, с другой стороны, нельзя же вовсе
отрицать, будто людей нашей профессии вовсе не интересуют награды? Они ведь —
признание определённых заслуг, не правда ли? И потому лично мне всё же
неприятно, когда заслуженную тобой награду получает твой начальник
исключительно потому, что он в докладе вышестоящим инстанциям всячески выпятил
только свою роль, а о заслугах подчинённых умолчал. Это, право, несправедливо…
— Значит, у вас то же самое… — уныло сказал
Ксавье.
— Да, по-моему, так везде обстоит… — сказал
Бестужев. — Будь у первобытных дикарей какие-нибудь знаки отличия, скажем,
разукрашенные дубинки или особые шейные украшения, у них происходили бы те же
самые интриги…
— Да, безусловно. Господин майор, не подумайте, что я
собираюсь жаловаться, но вы совершенно верно подметили: это несправедливо. В
прошлом году, когда по итогам одного дела были вручены российские императорские
награды, я ничего не получил отнюдь не потому, что работал плохо. Просто
кое-кто не пожелал видеть меня в списке… Сам меж тем получил орден Святого Станислава.
Орден по-настоящему красив…
Это было произнесено не без мечтательности и зависти — так
что Бестужев моментально кое-что для себя уяснил. «Прошлогоднее дело» — это
наверняка история с теми двумя эсеровскими бомбистами, выманенными в Швейцарию
и там арестованными как раз при активной помощи бригады по розыску анархистов.
Тогда и впрямь французам было роздано с полдюжины крестиков Святого Станислава
третьей степени…
Бестужев ухмыльнулся про себя с некоторым цинизмом.
Вообще-то орденок этот, Станислав третьей степени, хотя с точки зрения иных и
был весьма красив, в российской армии давным-давно именовался насмешливо и
непритязательно: «На и отвяжись!» Потому что сплошь и рядом вручали его
исключительно тем, чьи заслуги не хотели по каким-то причинам отмечать
по-настоящему — но и не наградить вовсе было бы очень уж неудобно. Одним словом
— на и отвяжись…
