— К сожалению, — кивнул Бестужев. —
Великосветские хлыщи, по которым плачет каторга, достаточно ловкие, чтобы не
оставлять улик и не попадаться… А в чём суть упомянутого вами «казуса»?
— Три недели назад какие-то негодяи средь бела дня
совершили налёт на торговый дом ювелира Режье, — сказал Ксавье,
нахмурясь. — Трое молодчиков, в масках, вооруженные… Судя по всему, их
главарь был человеком незаурядным: в течение не более чем четверти часа они
собрали добычу и скрылись на поджидавшем их авто. Нападение, несомненно, было
самым тщательным образом продумано и спланировано, напоминало удар молнии…
Добычей их стали огранённые алмазы на кругленькую сумму в четыреста тысяч
франков золотом.
— Ого!
— Да… Впечатляет. Нас такие события, в общем,
интересовать не должны — если нет ведущего к политическому подполью следа.
Однако я над ним с определённого времени задумался… Уголовная полиция, как ни
старалась, не нашла ни малейшей зацепки. И это как раз было самым странным.
Видите ли, криминальный мир — сообщество сравнительно малолюдное, насыщенное
полицейской агентурой, живущее по своим наработанным правилам, которые полиции
прекрасно знакомы. Однако на сей раз наши коллеги с набережной Орфевр словно
оказались над пропастью… Никто ничего не знает, никто ничего не слышал,
абсолютно все парижские бандиты, способные провернуть такое дельце, оказались
непричастными. Ни один камешек не всплыл в том узком и опять-таки прекрасно
знакомом полиции мирке, что занимается скупкой краденого, о чём бы ни шла речь.
Пустота. Ни единой зацепки, даже самой крохотной. Более того — нигде в Европе
камни опять-таки не появились. В подобных случаях полиция многих стран работает
в самом тесном контакте… Пока что держится версия, что ограбление совершили
некие иностранцы, крупные международные преступники, которые где-то спрятали
добычу и намерены ждать достаточно долго. А впрочем, не так уж и долго пришлось
бы ждать: алмазы крупные, но нисколько не уникальные, такие могут всплыть спустя
годик-другой в каком-нибудь ювелирном украшении, и доказать их происхождение
будет уже невозможно. Подобные камни, как мне объяснили те же ювелиры, рядовые.
Если преступников не возьмут с поличным, пиши пропало. Уличить потом крайне
трудно… к тому же тот, у кого они будут найдены, может оказаться честным
покупателем, нисколько не подозревавшим о происхождении алмазов.
— А где же здесь наш интерес? — не выдержал
Бестужев.
— Сейчас… Видите ли, Рокамболь политикой интересуется
ровно настолько, насколько это ему помогает в его проделках. Идей у него нет,
связаться с анархистами или иными птичками того же полёта он способен разве что
в состоянии полного умопомрачения. Это человек совершенно иного склада. Другое
дело, что, не принимая никакого участия в делишках Гравашоля, Рокамболь с ним
частенько пересекался. Ничего удивительного, идейные и уголовники сплошь и
рядом оказываются в знакомстве, а то и сотрудничают. Снабжали друг друга
полезной информацией, оказывали друг другу мелкие услуги… знаете, как это бывает?
— Да, конечно.
— Тот случай… Однако и здесь мы ничего не в состоянии
сделать: Рокамболь всегда был осмотрителен и ни разу не доводил дело до того,
чтобы его могли привлечь как «сообщника». Мелкие услуги, обмен сведениями —
материя деликатная, в досье не ложится и основой для обвинения быть не может… В
общем, ничего невозможно доказать, но Рокамболь давно уже достаточно тесно
связан с Луи Гравашолем. А теперь — факты. Точнее, один-единственный факт.
Потерпевший, как и положено людям его профессии, — человек наблюдательный,
хладнокровный и остроглазый. Самообладания он во время налёта не потерял,
смотрел в оба и клялся потом: у того, кого он безусловно считает главарем, вот
здесь, — Ксавье поднял левую руку, коснулся указательным пальцем правого
запястья, — месье Режье рассмотрел зелёно-розовую татуировку в виде, как
он выразился, «крючка»… — Ксавье сделал эффектную паузу. — Именно так
это ему и представлялось: «крючок наподобие когтя». Так вот, на левой руке
Рокамболя есть татуировка, которую ему сделал китайский мастер в Шанхае —
нашего пострела и туда заносило по каким-то неизвестным, но, несомненно, мутным
делам. Манжеты рубашки были достаточно длинными, но замаскированный незнакомец
сделал резкое движение, задрал руку, манжет опустился, и ювелир увидел то, что
показалось ему крючком. Это не крючок, господин майор, это изогнутый кончик
хвоста китайского дракона в две краски на левой руке Рокамболя. Сам я
татуировку не видел, но мне её описывали сразу три… гм… дамы, которые имели
возможность рассмотреть этого дракона во всех деталях и достаточно долго. Это и
есть факт. К нему подозрительно тесно примыкают другие, мелкие, вроде бы не
связанные с главным, но, в совокупности… Незадолго до налёта возле здания
несколько дней болтался подозрительный субъект — ювелиры обратили на него
внимание, они всегда обращают внимание на таких субъектов — но у них не было
оснований обращаться к полиции. Нельзя же задерживать человека только за то,
что он болтается у обычного парижского дома и при этом выглядит подозрительно…
На набережной Орфевр этого типа не опознали — зато я опознал. Это Эжен
Монтреле, давний сообщник Гравашоля. Режье из множества наших фотографий
безошибочно выбрал снимок Монтреле… К сожалению, господин Эжен до сих пор нами
не задержан и ясности внести не может. Один нюанс: он тоже был знаком с
Рокамболем. И ещё одно: после ограбления налётчики скрылись на авто марки «Де
Дион Бутон» синего цвета — точно такой же незадолго до того использовал
Гравашоль. Вы наверняка знаете, как это выглядит — когда несколько фактов и
фактиков сами по себе не являются точными уликами, но в совокупности заставляют
задуматься…
— Да, доводилось с подобным сталкиваться… — кивнул
Бестужев. — Интересно, как со всеми этими фактами и фактиками поступила
уголовная полиция?
— Я бы сказал, философски, — грустно произнёс
Ксавье. — Прямыми уликами они не являются. В доверительной беседе мне
подробно объяснили причины бездействия. Китайскую татуировку дракона прямой
уликой считать нельзя. Рокамболь расхохотался бы им в лицо и потребовал бы
прямых доказательств… а их-то и не имеется. Зная этого молодчика, полицейские
не сомневались, что алиби у него будет безупречнейшее — либо он провёл это
время в обществе дамы, которую ни один парижский полицейский не рискнет
вульгарно вызвать на допрос, либо сидел за картами или бутылкой вина с
господами, которых опять-таки без серьёзнейших поводов не станет допрашивать
даже префект… Вы, должно быть, знаете, как это бывает… Вдобавок те самые
обширнейшие связи… Мои друзья с набережной Орфевр прекрасно понимали: если они
предпримут какие-либо действия исключительно на основании китайской татуировки,
попадут впросак, искупаются в такой грязи, что отмыться будет невозможно. Вот
они и не рискнули… Какое-то время они продолжали копаться в парижском криминальном
мирке, но, как я уже говорил, не нашли ничего, хотя бы отдалённо похожего на
след. Никто ничего не знает, никто ничего не слышал, камни не всплывали,
сведений по делу никаких…
— И этим занялись вы?
— «Занялся» — слишком громко сказано, — с той же
бледной улыбкой ответил Ксавье. — Я просто-напросто предпринял некоторые
разыскания… Однако Ламорисьер наотрез отказался работать в этом направлении. В
предчувствии нехороших последствий. Вообще-то в его аргументах был резон.
Подобных драконов китайский искусник мог наколоть не один десяток. Синих «Де
Дион Бутон» в Париже десятки. Монтреле, прежде чем допросить, следует ещё
разыскать и схватить. Показания дамы его тоже не убедили ничуть…
