— Кого?
— Во время налёта в помещении присутствовала дама.
Клиентка, явившаяся за своим то ли ожерельем, то ли колье — детали, право,
неинтересны… Так вот, происходящее она рассматривала со своей, женской точки
зрения, с присущей именно дамам логикой. Она клялась мне, что костюмы
налётчиков, несомненно, сшиты в Париже, а «человек с драконом», по её
убеждению, вполне заслуживает определения «человек из общества» — его костюм
был элегантен, но не кричащ, сидел безукоризненно…
— И что Ламорисьер?
— Устроил мне разнос. Кричал, что на слова «этой бабы»
не стоит полагаться — мало ли что ей могло прийти в голову… В конце концов,
сказал он, эти субъекты, приехавшие из-за границы, могли уже в Париже прикупить
себе «новую одёжку»… На том всё и кончилось. Хотя в некоторых вопросах я
склонен верить женскому мнению безоговорочно. Именно дама подметила такие
нюансы… И если ей главарь показался элегантным человеком из общества, я склонен
думать, что он таковым и является.
— В этом есть резон… — задумчиво сказал
Бестужев. — С год назад одного разыскиваемого нами субъекта заподозрила
как раз дама, наша секретная сотрудница. Он изображал «благородного», едва ли
не аристократа — но при этом его ногти были в ужасном состоянии и столовыми
приборами он пользовался с явной натугой. Мужчины из наших на это не обратили
внимания, а вот дама отметила несообразности мгновенно… Что же, всё на этом и
кончилось?
— Увы… Уголовная полиция не стала связываться при столь
зыбких уликах, а о позиции Ламорисьера я только что рассказал, — Ксавье
нервно подался вперёд. — А меж тем я чувствую интуицией… Но наш бригадир
подобные термины встречает неприязненным ворчанием…
Бестужев ощутил щекочущий холодок азарта.
— Представим, что вы правы, — сказал он. — Вы
совершенно правы… Предположим, по каким-то своим причинам Рокамболь взялся
проделать для Гравашоля эту работу…
— Именно так мне и думается. Ламорисьер отказывается
связать этот налёт с Гравашолем исключительно оттого, что похищены были
камушки. Если бы Гравашолю понадобилась большая сумма, говорил он, Гравашоль
поступил бы привычным для себя образом: ограбил какой-нибудь мелкий банк на
окраине, как он это уже проделывал раз шесть…
— Но ведь может он отступить от шаблона?
— Попробуйте объяснить это Ламорисьеру… — печально
усмехнулся Ксавье.
— Что в результате? — задумчиво произнёс
Бестужев. — В любом случае, у нас на примете человек, который — неважно,
он был у ювелира или нет — давно и достаточно тесно связан с Гравашолем…
человек, способный кое-что знать о его конспиративных квартирах, о его
сообщниках, вообще многое может порассказать о месье Луи…
— Да, конечно… — с безрадостным видом отозвался
Ксавье. — С одной немаловажной оговоркой: с этим человеком не хотят
связываться без надёжнейших улик ни уголовная полиция, ни наша бригада в лице
Ламорисьера. А железных доказательств просто неоткуда взять…
Бестужев улыбался — загадочно, весело, дерзко…
— Полагаете, здесь есть повод для веселья? —
сердито бросил Ксавье.
— Вряд ли, — сказал Бестужев, всё ещё
ухмыляясь. — А вот повод для действий, пожалуй что, сыщется… Парижская
полиция с вашим Рокамболем связываться не станет… ну, а кто запретит это делать
мне? Признаюсь вам по секрету: меня совершенно не пугают обширнейшие связи и
знакомства месье Рокамболя — потому что они не настолько обширны, чтобы достать
меня в Петербурге, причинить какие-то неприятности. Не будет ведь никакого международного
скандала, я уверен…
Ксавье уставился на него с неописуемым выражением — смесью
ошеломления и радости, нешуточной надежды и опасений…
— Грубо говоря, я чихать хотел на связи месье
Рокамболя, — продолжал Бестужев. — Собственно, откуда мне о них знать?
Я дикарь, московитский варвар, мне простительно быть нахальным и грубым…
Гартунг и не то уладит. Мне потребуется ваша помощь, Ксавье… о, не
беспокойтесь, я не собираюсь подставлять вас под удар, вас словно бы и не
существует в этой истории. Это мы, понимаете? Мы по своим каналам, с помощью
своих источников узнали кое-что интересное о Рокамболе — и бесцеремонный
российский жандарм, никого не спрашивая, решил изобразить слона в посудной
лавке…
— Но на чём вы его будете колоть?
— Я и сам пока не знаю, — серьёзно сказал
Бестужев. Но непременно буду, в самом скором времени. От вас, разумеется,
потребуется некоторое содействие. Вы дадите мне все сведения, какими только
располагаете о Рокамболе. И ещё… Вы по своему положению в бригаде можете взять
пару-тройку агентов и поручить им наружное наблюдение за кем-либо?
— Да, разумеется…
— Вот и отлично, — сказал Бестужев
деловито. — Не теряя времени, сразу же, как только мы расстанемся, пустите
агентов за Рокамболем. Выясните, что он делал в последние дни, с кем встречался,
где бывал, кто навещал его… ну, думается, вас не надо учить? Повторяю, вы в
стороне, вы всего-навсего собираете сведения, и ни одна живая душа не узнает,
что их дали мне вы, слово офицера и дворянина… Ну, готовы вы поймать Фортуну за
подол?
Ксавье молчал, охваченный нешуточной борьбой чувств. Глядя
на него с ухмылочкой, Бестужев произнёс:
— Портос, ваш баронский титул сидит на одном коне с
Бофором… Ну? Или решимости не хватает?
С отчаянным лицом человека, вынужденного очертя голову
кинуться в холодную воду, молодой инспектор махнул рукой:
— Рискнем, господин майор!
Если бы он знал непереводимое российское «авось», он бы его
и произнёс. Но, в конце концов, не в словах суть…
Глава 9
Человек из общества
Когда звякнул колокольчик у двери, Бестужев чуточку
удивился: Ксавье должен был появиться не ранее чем через час, никто из людей
Гартунга к нему вроде бы не собирался, а больше никто в огромном Париже и не
знал его адреса, вообще не подозревал о его существовании. Консьержка, быть
может?
Впрочем… Противника недооценивать нельзя. Особенно если
учесть, что кто-то в том кафе мог его всё же опознать, несмотря на личину
ухаря-купчика…
Открывая дверь, он встал так, чтобы в случае опасности
моментально нырнуть за массивную створку, в которой безнадёжно увязнет любая
пистолетная пуля — европейские свободы всё же не обернулись вовсе уж лютыми
вольностями, и боевики по Парижу с пулемётами не шастают. Ну, а бомбу со столь
малого расстояния, практически в упор, бросать не станут, себе дороже выйдет…
Опасностью пока что не веяло. Однако он испытал нешуточное
удивление: на лестничной площадке стоял Барцев собственной персоной, в хорошо
пошитом костюме из светло-коричневого трико с искрой, безупречно повязанном
галстуке, с тростью из чёрного дерева, украшенной серебряными монограммами. Да
уж, ничем сей господин не напоминает пресловутого безумца Рахметова из
бездарного романа одного прогрессивного писаки…
