Бестужев решился. Поневоле задержав дыхание, протянул руки,
коснулся застёжек, на миг зажмурился, тут же открыл глаза — и застёжки с
клацаньем раскрылись, поднялась верхняя крышка. И взрыва не произошло…
Он облегчённо перевел дух, чувствуя, как по спине пополз
ручеёк пота. Запустил ладони в узкое пространство меж стенками ящика, заботливо
обитого изнутри простёганными полосами ваты и войлоком, вытащил коробообразный
предмет, напоминающий фотографический аппарат, до середины. Задняя стенка из
матового стекла, непонятные эбонитовые переключатели, крохотная лампочка (при
включении аппарата, Бестужев помнил, она горела зелёным), круглые ручки сбоку,
ещё какие-то рычажки для управления и точной настройки…
Осторожно поставил аппарат назад, уже без всякой опаски
перешёл к продолговатому ящичку. Ну конечно же, там, в гнезде, из обитой
весёленькой расцветки ситчиком ваты, лежал длинный объектив с воронёной, как у
биноклей, поверхностью и толстой линзой с фиолетовым отливом. Аккуратно
уложенные бухточками провода со штырьками на концах…
Он закрыл крышку и выпрямился, улыбаясь во весь рот. Аппарат
Штепанека они, по крайней мере, нашли… вот только он был совершенно бесполезен
без изобретателя, без его гениальной головы, чтоб её черти взяли…
— Значит, это… — завороженно прошептал Ксавье.
Бестужев молча кивнул, чувствуя не радость, а, скорее,
усталость — это пока что полдела, не стоит расслабляться…
Подойдя к сидевшему на ковре Рокамболю (тот непроизвольно
отшатнулся, должно быть, ожидая новых порций цивилизованного европейского
следствия), Бестужев опустился рядом с ним на корточки, бесцеремонно расстегнул
пуговицы рубашки с накрахмаленным пластроном. На голом теле красовался чёрный
шёлковый пояс не шире ладони, набитый не так уж туго, скорее походивший на
некую повязку. Рокамболь сделал попытку отодвинуться.
— Сидеть смирно! — прикрикнул Бестужев и столь же
бесцеремонно принялся прощупывать пояс.
Под пальцами угадывались небольшие, совсем крохотные, не
более вишневой косточки твёрдые предметы.
— Ну вот, — сказал он, выпрямляясь. — Если
там зашиты не бриллианты, я ничего не понимаю в жизни и в своём ремесле…
Упакованный багаж, отъезд, бриллианты, спрятанные под одеждой… Требуется
завершающий штрих. Сильно подозреваю, где-то поблизости лежит билет, на поезд
или на пароход, не берусь гадать, я всё же не цирковой факир, угадывающий мысли
почтенной публики… Но как бы там ни было, господин… Карамболь, —
усмехнулся он иронично, — явно намеревается покинуть Париж… Не там ли
недостающее звено?
Он кивнул в сторону изящного несессера из тиснёной кожи, лежавшего
в углу на столике, чересчур великоватого для того, чтобы в нём лежал лишь
бритвенный прибор и тому подобные мелочи. Ксавье понял его моментально,
подошёл, откинул никелированный замочек, стал ворошить содержимое.
— Ну да, разумеется, — сказал он, ухмыляясь. Два
билета на пароход «Урания», отплывающий из Шербура в Монтевидео… это ведь в
Южной Америке, насколько я помню? Думается, я даже могу назвать имя особы
женского пола, которую господин виконт намеревался взять с собой в далёкие
экзотические места. Примите мои поздравления, виконт. Я искренне полагал, что
вы — создание гораздо более примитивное, намерены и далее, уверясь в
собственной безнаказанности, проворачивать прежние делишки, пока Фортуна от вас
не отвернётся. Вы оказались гораздо умнее и решили начать новую жизнь… точнее,
подозреваю, старую жизнь на новом месте… Тут лежат банковские книжки с весьма
кругленькими суммами на счетах… Что ж, недурная идея. Деньги и бриллианты,
которые в Южной Америке никто не объявлял в розыск, неплохой жизненный опыт,
который вы с успехом пустили бы в ход за океаном… Множество стран, где вас ещё
не знают, можно переезжать из страны в страну, если припечёт… Неплохая была
задумка, согласен. Кто же знал, что вам так не повезёт, и вы нарветесь на нас?
По-моему, вы влипли, и серьёзно, д'Энсонвилль… Ювелиры — народ влиятельный и
злопамятный, прошло не так много времени, чтобы эта история изгладилась из
памяти публики…
Глядя на него снизу вверх, Рокамболь произнёс не без злости:
— Это ещё нужно доказать…
— Попробуем, — сказал Ксавье. — Вы, вероятно,
помните даму в сиреневом, она была застигнута налётом и всё время оставалась в
помещении… Она точно описала не только вашу татуировку на руке, но и ваш
костюм, вплоть до ткани и кроя — дамы в таких вещах разбираются, знаете ли,
парижские присяжные подобным показаниям, данным дамой, поверят сразу и
безоговорочно, мы как-никак во Франции, месье… Ручаюсь, что в этих чемоданах…
или в одном из ваших парижских жилищ непременно отыщется этот костюм, вряд ли
вам пришло в голову его выбросить после налёта, вы, в конце концов, не
профессиональный налётчик и плохо знаете это ремесло, ваши интересы лежат в
другой области… Так что, я надеюсь, на этот раз вам не выкрутиться, даже если
ваши влиятельные родственники и знакомые будут стараться круглосуточно. Есть
некоторая разница меж прежними афёрами и вооруженным ограблением ювелира, вам
не кажется? К тому же к вам будут и другие претензии…
Он замолчал, многозначительно глянул на Бестужева, и тот
понял, что пришла его очередь. Подошёл поближе и, стоя над определённо
нервничавшим Карамболем, зорко сторожившим каждое его движение, начал:
— К налёту на ювелира добавится ещё и военный шпионаж…
Вы об этом и не подозревали… Карамболь? Этот аппарат, — он кивнул в
сторону ящиков, — законнейшим образом, с заключением соответствующего
письменного соглашения, приобретён у его создателя и владельца патента военным
ведомством Российской империи. И, следовательно, является собственностью
данного ведомства… после похищения инженера обнаруженной у вас дома. А это
попахивает именно что военным шпионажем… — он замолчал, увидев
многозначительный жест Ксавье.
Молодой инспектор немедленно заговорил:
— Слышали, любезный виконт? Моё слово, именно так и
обстоит. Кто бы ни похитил аппарат, найден он у вас. Господа из военной
контрразведки, что-то мне подсказывает, будут весьма рады очередному клиенту,
они тоже люди и прекрасно понимают, что дело может получиться громкое, а
следовательно, выгодное для них. Они возьмут вас в оборот очень чувствительно…
Насколько я помню, ваши связи, знакомства и родственные отношения не
простираются на военную область? Боюсь, вам придётся несладко: ювелиры,
военные, соучастие в делишках Гравашоля… Из этой переделки вам уже не
выбраться. Вместо романтической поездки с очаровательной дамой и набитыми
золотом карманами в экзотические дальние края придётся осваивать тюремную
камеру. Еда, одежда и обращение там те, к каким вы совершенно не привыкли, но
кто же виноват, кроме вас самого?
Бестужев следил за лицом виконта и увидел выражение, какого
ожидал, лицо человека, намеренного торговаться. Спасти свою шкуру, выдав всё и
всех. Ну конечно, идейности в этом субъекте ни на грош, чересчур уж заманчивые
перспективы оказались грубо отменёнными нагрянувшими полицейскими… Подобная
публика ни во что не ставит высокие материи и благородные чувства…
