— Внимание, сейчас начнётся! — отрывисто бросил
Ксавье, весь напрягшись.
Напротив кафе — и того дома — мальчишки приостановились,
двое проворно натянули рогатки… и раздался отчаянный звон бьющегося стекла, оба
окна нужной квартиры, выходившие на неширокую тихую улочку, прямо-таки брызнули
осколками. Юные оборванцы кинулись бежать со всех ног, провожаемые негодующими
воплями и требованиями немедленно позвать полицейского. Миг — и они исчезли из
глаз.
Как это обычно и бывает, моментально образовалась небольшая
кучка зевак, за неимением лучшего развлечения таращившихся на два разбитых
окна. Бестужев ждал… время текло… однако занавески так и не шелохнулись, никто
за ними не показался, и это было насквозь неправильно — в таких случаях жильцы,
будь они хоть скрывающимися от полиции анархистами, хоть чёртом со ступой,
непременно кинутся к окну посмотреть, что же случилось…
Показался осанистый полицейский в форменном кепи и коротком
плаще с пелериной, он энергичными шагами направился к парадному, куда и
проследовал, не обращая никакого внимания на зевак. Это был свой полицейский,
чьи служебные задачи не имели ничего общего с надзором за соблюдением порядка
на улицах…
— Пойдёмте, — сказал Ксавье, вставая.
Бестужев, не мешкая, ринулся следом. Они перешли на другую
сторону улицы, нырнули под низкую арку меж домом и соседней лавкой зеленщика,
свернули налево, оказались перед дверью чёрного хода, возле которой бдили двое
агентов в штатском. Не останавливаясь, не говоря ни слова, Ксавье лишь мотнул
им головой — и все четверо ворвались на чёрную лестницу. Первый этаж… второй…
нужная дверь. У всех в руках появилось оружие, один из агентов проворно извлек
ещё и длинную никелированную отмычку.
Они прислушались. В квартире стояла совершеннейшая тишина,
нарушаемая лишь отчаянным дребезжанием дверного колокольчика, — это
старался мнимый ажан. Тишина и звон колокольчика… ни шагов, ни голосов…
Бестужева помаленьку начали охватывать самые нехорошие предчувствия, и на лице
Ксавье отражались те же чувства…
Кивок Ксавье — и агент осторожно потянул дверь на себя. Она
бесшумно стала распахиваться. Та же тишина в квартире… нет, можно различить
весьма даже странные звуки — нечто вроде тяжких приглушенных стонов или
мычания, непонятная возня… но это ничуть не похоже на то, как если бы тревожно
заметались по квартире всполошенные неожиданным звонком в дверь люди, не те
совершенно звуки…
Дверь распахнулась настежь, и они ворвались в квартиру,
держа оружие наготове. Маленькая кухонька справа… пуста… комната…
Ещё не вбежав туда, Бестужев увидел в распахнутую дверь
человеческие ноги, обмотанные верёвкой. А там и самого человека — лёжа меж массивными
ножками стола, он перекатывался, бился, тщетно пытаясь освободиться от надёжно
наложенных пут — рот чем-то заткнут да вдобавок перевязан тряпкой, видны только
глаза, сверкающие нешуточной яростью, растрёпанная шевелюра…
Колокольчик у двери надрывался. Не обращая на него внимания,
кинулись в другую комнату, где обнаружили ту же картину: на полу конвульсивно
бился связанный человек, чей рот был запечатан столь же надёжно…
Присев на корточки, Бестужев одним рывком сорвал повязку —
человек тут же вытолкнул тряпку языком, принялся отплёвываться, сыпя невнятными
проклятиями. Господин Гравашоль собственной персоной, какая встреча… Второго,
которого тем временем освободил от импровизированного кляпа Ксавье, Бестужев
тоже узнал — один из тех, с кем он встречался в Вене, вот только имя
неизвестно… да и провались его имечко в тартарары… всё рухнуло!
Всё благополучно рухнуло, как выражается пристав Мигуля в
далёком Шантарске. Ящиков нигде не видно, их наверняка здесь уже нет,
открывшееся их глазам зрелище может иметь одно-единственное объяснение: некие
конкуренты из числа охотников за Штепанеком с максимальной для себя выгодой
использовали эти четверть часа, люди, должно быть, непростые, если смогли
быстро и хватко спеленать этих господ, тоже не относившихся к разряду недотёп…
Бестужев едва не взвыл в голос от тоскливой злости. Зато
молодой инспектор, уставясь на Гравашоля так, как влюбленный взирает на
обожаемый предмет своей страсти, прямо-таки сиял от счастья — что ему аппарат,
если подумать, он наконец настиг свою долгожданную дичь…
Оглянувшись на Бестужева, Ксавье убрал с лица лучезарную
триумфальную улыбку:
— По-моему, нас опередили, господин майор…
— Удивительно тонкое наблюдение… — произнёс
Бестужев тусклым голосом. Медленно спрятав в карман ненужный уже браунинг,
присел на корточки над Гравашолем: — Что здесь случилось?
Яростно вращая глазами, главарь анархистов разразился
темпераментной тирадой, половины слов Бестужев не понимал вовсе, но и по тем,
что он знал, ясно, что месье Гравашоль отнюдь не высокую поэзию декламирует и
не философский труд по памяти читает…
— Кто на вас напал? — настойчиво повторил
Бестужев.
Гравашоль ответил той же площадной руганью. Замолчал, зло
постанывая сквозь зубы — ну понятно, удар по самолюбию самый унизительный,
сокрушительный… Ага! Не стоит забывать, что мы во Франции с присущей только
этому народу национальной спецификой…
Бестужев выпрямился, загоняя поглубже тоскливую ярость.
Ничуть не помогло бы делу, продолжай он сокрушаться и посыпать голову пеплом,
что в переносном смысле, что в прямом. Следовало, не теряя времени, что-то
исправить, если это вообще возможно…
— Инспектор, — сказал он негромко. — Можете
вы убрать отсюда посторонних?
Взирая на него сочувственно, — что вызвало у Бестужева
новый прилив лёгкой злости — Ксавье кивнул, что-то негромко сказал своим людям,
и они направились в прихожую, где открыли дверь и исчезли на лестнице.
Бестужев взял Ксавье за локоть, отвёл в глубину комнаты.
— Инспектор, — сказал он тихонько. — Этот
субъект теперь попадёт на гильотину или отделается чем-то более лёгким?
— Боюсь, произойдет именно что последнее, — сказал
Ксавье удручённо. — Он чертовски хитёр, прямых улик, способных привести
его на гильотину, не имеется. Будет долгий судебный процесс, эта скотина будет
принимать картинные позы на скамье подсудимых, изрекать заранее заготовленные
красивые фразы, что греха таить, он будет иметь успех у определённой публики,
усматривающей в нём романтичного карбонария… Будет купаться в лучах
сомнительной славы… Конечно, ему определят приличный тюремный или каторжный
срок, тут уж никаких сомнений… но иногда бегут-с и из тюрем, и с каторги… Увы,
гильотиной его пугать бесполезно, и он прекрасно это знает…
— Кумир публики… — задумчиво произнёс
Бестужев. — Чёрт побери, совершенно как у нас… Кумир публики? Ну, это мы
ещё посмотрим! Кумир, говорите? Хм…
Он вернулся к лежащему неподвижно Гравашолю, вновь опустился
на корточки и деловито спросил:
— Кто на вас напал, Гравашоль? То, что они увели с
собой инженера, унесли аппарат, я и так знаю, тут не нужно быть семи пядей во
лбу… Кто?
