— Вызывай «салатницу», фараон чёртов, крапюль, московит
мохнатый! — рявкнул Гравашоль, вот странно, выглядевший человеком,
обретшим некое душевное спокойствие. — И развяжите меня, слышите?
Гравашоль должен идти в тюрьму своими ногами!
Бестужев заставил себя улыбнуться широко, беззаботно, вполне
весело.
— Боюсь, у нас другие планы, месье, — сказал он не
обещающим ничего хорошего тоном. — Тюрьма, будьте спокойны, от вас не
убежит… Грешно не использовать такую возможность. Ну что вы уставились так
настороженно? Не беспокойтесь, хотя я и мохнатый московит, я не стану вас
пытать, как вы, вероятнее всего, ожидаете… Я просто-напросто сделаю вас
смешным. Вы будете посмешищем для всей Франции, дорогой Луи. Даю вам слово
офицера и дворянина… Спешить более некуда, времени у нас предостаточно, никуда
вы отсюда не денетесь… Сейчас мы доберёмся до телефона и вызовем сюда
репортёров самых популярных газет, причём попросим захватить с собой
фотографические аппараты. Чёрт с ней, со славой, которая непременно ожидает
тех, кто изловил Гравашоля. В конце концов, меня интересует исключительно
инженер и его аппарат, а не столь зыбкая материя, как быстро преходящая мирская
слава… Глория мунди, знаете ли, сик транзит… Вы получили некоторое образование,
месье, вам должны быть знакомы ходовые латинские изречения… Так вот, мы готовы
пренебречь славой. Аппарат важнее. Поэтому, если мы не договоримся, репортёры и
фотографы будут здесь уже через полчаса. Вас запечатлеют на снимках во всех
ракурсах, и уже из вечерних выпусков весь Париж — а там и вся Франция — узнают,
как попался грозный Гравашоль. Полиция его только выследила, а основную работу
проделали другие. Неуловимого, страшного, наводящего ужас на мирных обывателей
главаря анархистов некие проворные прохвосты связали, словно колбасу в лавке
мясника, и бросили под стол, откуда его извлекли полицейские… Великолепное
завершение карьеры, Гравашоль! Я подробно опишу репортёрам, как вы скулили и
хныкали, как униженно благодарили нас за спасение, потому что испугались
перспективы оказаться забытым здесь надолго… Я даже опишу ваши намоченные от
безнадёжной тоски брюки… и для достоверности оболью их водой в соответствующих
местах, на что потом обращу внимание репортёров…
Ксавье смотрел на него с уважением, да что там — не без
восхищения, а вот на лице Гравашоля отразился нешуточный страх, и Бестужев
понял, что угодил всё же в больное место, нашёл ахиллесову пяту. Мы во Франции,
господа, где вышучивать в таких вот обстоятельствах умеют жестоко…
— Для нас всё пройдёт без каких бы то ни было
последствий, — продолжал Бестужев злорадно. — Мы не били вас, пальцем
не тронули, мы просто-напросто благородно спасли вас из незавиднейшей ситуации…
— Вы не посмеете! — прямо-таки взвыл Гравашоль.
— Интересно, почему это? — спросил так же злорадно
включившийся в действие Ксавье. — С какой стати не посмеем? Нельзя же
упускать такую прекрасную возможность выставить вас на всеобщее посмешище,
Гравашоль. Прежде вы были романтическим героем для экзальтированных дамочек и бунтарски
настроенных юнцов… а вот в виде жалкой жертвы злоумышленников, спутавших вас,
словно пучок редиски на лотке зеленщика, в убогой роли обмочившегося от страха
и безнадёжности растяпы… Позвольте усомниться. Зная газетчиков, нетрудно
предвидеть, что они ещё долго будут оттачивать на вас своё остроумие. В кабаре
о вас будут петь комические куплеты, газеты приклеят вам кличку
Гравашоль-Колбаса, а то и похуже… Только представьте, как после этого фиаско
вас будет воспринимать публика в зале суда! Ваши пафосные позы и патетические
речи вызовут лишь всеобщий хохот… Прокурор тоже не упустит случая показать себя
в самом выгодном свете, блеснуть перед публикой остроумием… Ладно, у нас нет
времени. Предлагаю сделку. Если вы подробно расскажете о случившемся, мы с
господином майором гарантируем честным словом, что обстоятельства вашего ареста
публике будут предъявлены совершенно другие, крайне для вас лестные и выгодные.
Мы подробно расскажем, каких трудов стоило вас захватить. Вы дрались, как лев,
мы подумали даже, что вам удастся бежать… В квартире случилась жаркая,
ожесточённая схватка… Вы геройствовали по высшему разряду… Мы даже перевернём
мебель и постреляем в комнате из пистолетов, чтобы показать репортёрам следы
пуль, последствия яростной борьбы. Репутацию вы сохраните, и никто никогда
ничего не узнает… Думайте, Гравашоль! Я считаю до десяти. Раз, два, три…
— Чёрт с вами! — вскрикнул Гравашоль.
— Это следует расценивать как согласие? —
хладнокровно осведомился Ксавье.
— Ладно, ладно! Чтоб вас черти взяли…
— Ну вот и договорились, — усмехнулся Бестужев,
всё это время сидевший на корточках. — Что произошло, Гравашоль?
Облизнув пересохшие губы, Гравашоль нехотя сказал, кривясь,
морщась, отводя взгляд:
— Они нас перехитрили, мерзавцы. Точнее говоря, Тибо
оказался предателем, я с ним поквитаюсь, даже если на это уйдет вся жизнь…
— Кто такой Тибо? Ваш сообщник, это понятно, но… Он был
здесь за хозяина?
— Ну да, — сказал Гравашоль зло. — Они его
купили… Подозреваю, ещё в Вене… Он всегда был жадной скотиной и луидоры любил
больше, чем идеи… Едва мы с Огюстом вошли, получили по башке и очнулись уже
связанными…
— Вы их видели? Гравашоль! Либо полная откровенность,
либо…
— Ну конечно, видел, — огрызнулся
Гравашоль. — Четверо здоровенных обломов, несомненные американцы, хотя
явно прожили немалое время в Париже и знают французский… Американцы, точно. Ими
предводительствовала эта стервочка, которую я даже на блудень насаживать не
стал бы, а попросту утопил в Сене, выбрав местечко погрязнее…
— Наша общая знакомая мисс Луиза?
— Она самая…
— Как тесен мир… — сказал Бестужев. — Они
унесли аппарат… А где был Штепанек?
— Где-где… Здесь. Он приехал с нами. Бог ты мой, какая
скотина! Жадная, корыстолюбивая скотина, ради денег готовая на всё…
В голове у Бестужева блеснуло ослепительное озарение —
непонятные доселе факты наконец-то сложились в целое…
— Так вот оно что! — прямо-таки охнул он. —
Похищение, конечно, имело место… но потом вы с ним договорились? Не так ли,
Гравашоль? Вы нашли общий язык, верно? Именно что договорились. Потому-то все
поголовно отмечали, что Штепанек ничуть не похож на жалкого, угнетённого
пленника, что он держался как свой… Он взял у вас бриллианты, верно? Бриллианты
на сто тысяч франков золотом…
— Точно, — сказал Гравашоль угрюмо. — Сначала
у меня, в общем, в мыслях не было… Я просто хотел прихватить в Вену не бумажки,
а камушки — поначалу казалось, что его можно купить под видом благонадёжных
коммерсантов, а потом уж объяснить истинное положение дел… Но его стало мотать
по самым неожиданным местам, а там нагрянули конкуренты, возможности всё не
подворачивалось… Мы его похитили, да. Но этот мерзавец чрезвычайно быстро
освоился и, едва речь зашла о бриллиантах, предложил свои правила игры. Он был
кругом прав, скотина этакая: было бы крайне опасно принуждать его к
сотрудничеству пытками и угрозами. Чересчур велики шансы, что в решающий момент
он выкинул бы коленце… Я не считаю себя самым умным человеком на свете. И
прекрасно понимал, что сам с аппаратом не справлюсь… а он, принуждаемый силой,
мог бы дать неправильные объяснения… Точно, мы договорились. Можно сказать, мы
его наняли, чтобы проделать определённую работу, как нанимают поденщика… —
Гравашоль не без горечи рассмеялся, трескуче, невесело. — Выгодная
работенка, а? За несколько дней безопасной работы с аппаратом получить камушки
на сто кусил золотом… Я даже не мог его потом пристукнуть, не расплатившись: он
мог бы принести немалую пользу и в дальнейшем со своим аппаратом, что прекрасно
понимал, о чём мне и сказал с ухмылочкой… «Вы же не настолько глупы, месье
Гравашоль, чтобы резать курицу, несущую золотые яйца?» — передразнил Гравашоль,
зло гримасничая. — Короче, он был нанят.
